Раз за разом встает один и тот же вопрос: как власти удается превращать нормальных людей в заплечных дел мастеров, как может отец семейства возвращаться домой, целовать жену и детей после того, как целый день мучил и убивал других женщин и детей?
Могу навскидку предложить несколько способов убеждения. Например, пытки.
Значит, я мучаю тебя, а «другой ты» почувствует это спустя 3 секунды? Прекрасно!
В аду на обед подают манку. С комочками.
Чистилище — водные процедуры. Ха-ха-ха-ха! Шучу. Кровавые.
Поздравляю! Вы выиграли экзекуцию. Сопротивление бесполезно, а вот кричать — разрешается.
Такого отвратительного массажа мне в жизни не делали. Она как будто выпытывала у меня информацию. Я бы с радостью ей всё рассказал, только не знал что.
Лишь невыносимая боль может вытянуть правду. Или угрозы.
— О, брат, ты только послушай. О, я такой музыки не слышал со времен Серебряного Города, пожалуй.
— Что, в аду нет музыки?
— Только для пыток. И, зачастую, ужасная. В последнее время ставим песни одного юнца по имени Бибер. Господи, слыхал бы ты их вопли.
— Итак, друзья, кто из вас умеет играть на музыкальных инструментах?
— А инструменты пыток считать?
Мне заплатили, чтобы я убил тебя, но пытать я тебя буду бесплатно.
Пытка есть пытка, а унижение есть унижение, только если ты сам выбираешь, что будешь страдать.
Чем древнее страна, тем изощреннее там истязают и умерщвляют людей.
Завербовали! Но как он мог! Ох, он такой доверчивый! Рука! Его пытали! Как же я раньше не догадалась!
— Оно повторяется, снова и снова. Я будто в аду.
— Только без «будто».
— Что это такое?
— Это пытки, на которые ты сам себя обрек. Вина — это топливо, плюс немного таланта, чтобы было веселей.
— Пожалуйста, мне надо выбраться отсюда, как мне выбраться?
— Очень просто — никак. Пока ты не поверишь, что заслужил это. А я еще не видел, чтобы кому-нибудь это удавалось.
Чаще всего волю узника ломала доброта, а не пытка. Человек всегда ощетинивается против давления, но доброта подкрадывается сзади и бьёт в спину, и воля твоя растворяется в слезах и благодарности. Куда труднее поставить стену против доброты.
Любая цивилизация, какой бы альтруистичной она ни казалась, располагает средствами дознания и пыток, а также хорошо продуманной системой оправдания их применения.
Обыкновенно я никогда ничего не доказываю. Доказывают там, в Веселой Башне. Для этого я содержу опытных, хорошо оплачиваемых специалистов, которые с помощью мясокрутки святого Мики, поножей господа бога, перчаток великомученицы Паты или, скажем, сиденья... э-э-э... виноват, кресла Тоца-воителя могут доказать все, что угодно. Что бог есть и бога нет. Что люди ходят на руках и люди ходят на боках. Вы понимаете меня? Вам, может быть, неизвестно, но существует целая наука о добывании доказательств. Посудите сами: зачем мне доказывать то, что я и сам знаю?
Для тех, у кого есть совесть, пытать куда сложнее, чем убивать.
– Рокэ, хотите воды? – закатные твари, он не должен называть Ворона по имени. Здесь не должен!
– Герцог Эпинэ, – поморщился Алва, – не припомню, чтоб мы пили на брудершафт.
– Прошу прощенья, – с благодарностью извинился Робер, – так вам налить? Я, по крайней мере, хочу пить.
– Тогда попросите полковника, – посоветовал Ворон. – Эта вода солёная, она тут для красоты. Пресной сегодня ещё не приносили.
– Хорошо, – Робер понял, что задыхается, – сейчас попрошу.
Морен с удивлением уставился на Первого маршала Талигойи, с бергерской методичностью расставлявшего на столе кувшин и кубки.
– Господин комендант, – вот так и делают глупости, бесполезные, ненужные, гробящие себя и других, – потрудитесь разлить воду.
– Монсеньор, – вздёрнул подбородок Морен, – я прошу объяснений.
– Вот они, – Робер вытащил пистолет, положил на край стола. Ненависть была холодной и тяжёлой, как промёрзший валун. – Наливайте. До краёв!
Морен вздрогнул, но кувшин наклонил. Полилась вода. Блестящая струя, издевательски булькая, наполняла один за другим роскошные, впору королю, кубки. Алатский хрусталь, темнота, жара, соль... Руки Морена дрожали. И хорошо. Очень хорошо, просто превосходно!
Держать бокал, не имея возможности сделать ни глоточка, — худшую пытку трудно было представить.
– Интересно, в моем контракте что-нибудь сказано про пытки?!
– Только про регулярные физические упражнения для поддержания формы, – немедленно доложил Дэн. – Которые капитан или доктор могут назначить в обязательном порядке.
— Скажи мне, где это место, Аякс. Я всё равно его найду... и ты это знаешь, так зачем тебе всё это?
— Ни хрена я тебе не скажу!
— Ааа... Хочешь проверить, на сколько ты крут? Тебе не нужно умирать здесь сегодня — оставим это на завтра. И кроме того, ломаются все, Аякс. Значит, ты хочешь «рассказать» мне, где убежище? Нет? Ладно, тогда продолжим.
Если вы хотите от кого-нибудь избавиться, не обязательно так мучить беднягу. Лучше колесуйте или сожгите его. А женить несчастного на мне — это слишком жестоко.
— Ты не плохо выглядишь, — бросил Глокта через плечо. — За исключением ожогов на лице, конечно. Ты похудел.
— Голод помогает.
— В самом деле, в самом деле. Я сбросил вес в Гуркхуле. И не только потому, что от меня отрезали куски.
Нет, никого не спасают мантры, когда тихо тлеют собственные пятки.
— Они ещё работают над ним. Он не сломался. Они попробовали все.
— Хочешь, чтобы я принес картины Лероя Ньюмана?
— Нет. Нам нельзя нарушать Женевские соглашения.
— Даю последний шанс. Будешь отвечать правильно — я тебя пожалею. А будешь отвечать неправильно — умрешь очень медленной смертью. Ты меня понял? Понял меня, мразь?
Кто тебя послал?
— Воздух... хрр... возд... гхх... воздух...
— Ослабь. Кто тебя послал?
— Фух, фух... Твой парикмахер!
— Приземлённая ты субстанция. Как ты стал пиратом — не понимаю. Сидеть бы тебе на тихой планете, разводить склиссов.
— Я бы рад. Но ты же знаешь, я люблю помучить, потерзать, поиздеваться… Вот тебя бы я помучил!
— Вы в своём уме? О чём вы говорите?
— Время пострадать одному, чтобы спасти сотни жизней.
— Одному? А почему не двоим? Не шестерым? Может, мы общественную казнь устроим?
— Вы можете уйти, агент Хаббард.
— Слушайте, генерал, вы теряли своих людей, я своих, но вы... вы не можете сделать это. А что, если в действительности им и не нужен этот шейх, вы подумали? А? А что, если всё, чего они от нас хотели, это согнать детей на стадион, что вы и сделали? Вывести солдат на улицы и заставить американцев в испуге оглядываться. Слегка нарушить закон, подправить конституцию. Немного. Потому что если мы будем пытать его... Стоит сделать это, и всё, за что мы боролись, погибали и проливали кровь, закончится. И они победят. Они уже победили!
– Боже. Что вы с ним сделали?
– Просто задали ему пару вопросов.
– Сомневаюсь, что он снова станет нормальным.
– Он может быть полезен.
– Если кора головного мозга повреждена, неизвестно, что с ним будет.
– Всё в этом мире для чего-нибудь нужно. Верно?.. Послушай. Если твои люди будут так обращаться с заключёнными, от них не будет никакого толку. В худшем случае он умрёт в собственном дерьме, ничего не сказав.
– Я вас прекрасно понимаю.
– И тут в игру вступает психология. Пытать может любой, а вот сломать человека, не причиняя ему физического вреда – это искусство.
Я тебя буду пытать так медленно, что тебе это покажется карьерой.
— Вас еще не пытали?
— Нет, но меня били.
— Этого мало. Нужно пройти моральные пытки.
— Он точно не божественное создание?
— Он определенно человек.
— Пытку водой пробовала?
— Дважды.
— Зубочистки под ногти?
— Я что, похожа на дилетанта?
— «Nickelback» на повторе включала?
— С этого я начала.
— Пожалуйста, давайте уже пытать их?
— Ну... давайте!
Люди думают, что пытка — это боль. Это не боль, а время. Время, когда ты медленно осознаёшь, что твоя жизнь кончена. Кончена... <...> У тебя остался лишь кошмар.
— Это твой последний шанс принять помилование от Верховного Советника, Дефстроук.
— И согласиться на промывку мозгов в вашем тренировочном лагере? Чтобы стать такой же марионеткой, как ты?
— Босс щедр. Я бы на его месте не дал тебе шанса. Большинство Юных Титанов погибли в Метрополисе пять лет назад.
— Я не имею к этому никакого отношения!
— Не важно. Ты всё равно выбрал не ту сторону.
— Скажите это... своему Боссу...
— Здесь, в Боа, вообще черти что творится. Этнические чисстки, кожу с людей сдирают.
— Ужас!
— Ничего, справимся. Выше голову, парни! Уже пора.
Ты говоришь по-американски? Признаюсь, я не всегда следую заветам Господа нашего. Но знаешь, у него есть пара отличных идей. «Око за око». Слышал об этом когда-нибудь? Если ты отберёшь что-нибудь у меня, я имею право отобрать что-нибудь у тебя. Ты забрал наше лекарство. Так что, если ты не против, я заберу твой палец. Око за око. Нельзя красть наш Нектар. Это на память.
— Они делали это с нами медленно, Джон. Знаешь, каково это — видеть, как твоё тело разрезают на части? Они, как патологоанатомы, вскрывали меня, ещё живую, от макушки до кончиков пальцев на ногах, выпуская из меня дух с каждым вдохом. Разрез за разрезом, лоскут за лоскутом.
— Какого чёрта здесь происходит?! Айзек, на связь!
— У тебя никого и ничего не осталось, Джон. Ни жены, ни сына, ни души, ни воли к жизни. Мы ждём тебя, Джон. Я припасла тебе здесь мягкое местечко. Иди к нам. Будь с нами.