История народов трогает читателей только тогда, когда связана с людьми из плоти и крови, с которыми можно себя отождествлять. Без этого даже самые подробные отчеты, даже самые кошмарные ужасы остаются лишь цепочками событий и дат.
На диване историю не создашь, на диване историю можно только проспать.
История, которую человек получает из школьных и институтских учебников – это зафиксированный и растиражированный сговор политиков.
Она думала, что ее история – как скелет запертый в шкафу на три засова и семь замков. Оказалось, что даже из таких надежных шкафов скелеты иногда выпадают.
Ну и последнее, что я хочу сказать. Мы думали, что борьба за историческую память — это борьба за прошлое. Ничего подобного. Это борьба за будущее. Потому что посмотрите, как в Белоруссии, на Украине, в других постсоветских республиках, и в той же Европе, как происходит переформатирование на базе пересмотра истории. А что такое история? Ведь история — это то, что расставляет на свои места понятия добра и зла. А ничто так ярко не расставило на свои места добро и зло, как Вторая мировая война и, в нашем случае, Великая Отечественная. Поэтому им вот это надо сломать. И после этого они могут делать добро злом, а зло — добром. И после этого они могут жить в состоянии сиюминутности зла, в сиюминутности вранья. Сегодня соврал, а завтра — бум, кнопочку ресепт, всё стёрлось, и можно дальше по новой. Вот это страшно.
Всё, ребят, давайте послушаем историю. Мы на самом деле не хотим ее знать.
— Мы воспринимаем историю как поступательное развитие страны. Я воспринимаю ее иначе. Была история 90-х — это один исторический период. Второй исторический период — 1999-2003. Следующий — 2003-2014 и с 2014-го по сегодняшние дни.
— Я бы еще включил с 2008 по 2014 [реплика Владимира Соловьева]
— Это будет по экономике, а я — по психологии. Большинство людей, во всяком случае те, с кем мне приходилось общаться, не понимают, что сегодня, в 2020 году, мы живём совершенно не в той стране, в которой мы жили в 90-х, или даже в 2005. Это другая страна. Другая с разных точек зрения — и с точки зрения экономики, социалки, обороны, внешней политики, внутренней политики.
В чем нерв ситуации? В чем её историчность? Потому что в историчность точно заходит и парад, и предстоящее голосование. Оно не случайно. Оно исторично. Один из нервов ситуации — впервые сложилась такая ситуация, что Западу нечего нам сказать. А нам нечего там слушать. Впервые с того момента, как разделилось католичество и православие. Мы всегда умели слушать. Но сейчас им нечего нам сказать. И Фукуяма — пример. Он говорит о том, что проблема — системная, при этом он говорит, что демократия и американские институты по-прежнему сильны, при этом один Трамп разрушил нечто невероятно сильное. <...> Он не может сделать то, что мы от него хотим — глянуть на своё прошлое, прошлое своей страны. Он не может сказать, что дело не в Трампе, и даже не в долге, <...> а вообще-то элитные группировки Америки сошлись в смертельной борьбе за власть, малые группы, в условиях ресурса, которого больше нет, и который нельзя делить договоренностью, «распилом». Поэтому схватка смертельна. И они будут драться до той поры, пока одна не подчинит другую. Потому что по-другому американская история государства не предполагает вообще. Остаться должен только один.
Мы часто приматываемся к работе Фукуямы «Конец истории». В которой единственно что интересно, это название. Всё остальное абсолютно бездарно. Конец истории подразумевал и конец размышления. А сейчас вдруг стало ясно, что рано поставили точку. Подмена ценностного ряда не сработала. Они ничего не поняли о том мире в котором живут. И поэтому сейчас вновь начинается борьба идей. Которую мы начали изменением Конституции.
1989 год. Украина. Дремучий «Совок». У власти кляти коммуняки. Нет патриотов, и никто не орет «Слава Украине». Собрано 267 самолётов. Зрада.
2019 год. Украина. Европейские ценности на каждом шагу. У власти талантливые европейские менеджеры. Патриотизм бьёт фонтаном, а на каждом углу раздаются вопли «Слава Украине». Собрано 82 автомобиля. Перемога?
Римляне не отсоединяли себя от тел.
Тело – не временное
пристанище духа,
но дух и есть.
Для христиан тело – не я,
для буддистов, арабов тоже,
для римлян тело рассказывает, кто ты.
Ты то,
что ты делаешь с телом своим.
Христиане зашорили себе взгляд,
мы боимся видеть тела,
мы не хотим до конца понимать,
кто мы,
римляне – нет.
Они разбирали тело,
рисуя портрет души.
Toutes les mains ruminent
L’histoire de la terre,
Tremblent de cette histoire.
Каждая рука поведать может
Историю Земли
И дрожь эту другому
ПередатьИстория повторяется. Колеса крутятся, но ничего нового.
То и дело слышу: «Жорес не учёл, Герцен не сумел, Толстой недопонял...». Словно в истории орудовала компания двоечников!
— А как понять, что ОН меня выбрал?
— ОН захочет тебя убить…
Историческое беспамятство недопустимо в принципе.
Если бы я правил Османской империей, я бы сделал так, что европейцы сражались бы друг с другом, а мусульмане продолжали бы жить в мире.
Я не могу передать землю, которая принадлежит не мне, а всей исламской умме.
Он является самым искусным и быстро мыслящим политиком во всей Европе.
Русские в своей истории делятся на тех, кто не хотел цивилизоваться и развиваться и тех, кто хотел.
Множество «взглядов на русскую историю» брошено, множество «теорий русской истории» построено… На древнюю русскую историю смотрели с точки зрения истории всех возможных восточных и западных, северных и южных народов, и никто её не понял, потому что она в самом деле не похожа ни на какую другую историю.
Когда меня не станет, твой брат Эзран станет королем, а ты — его напарником, его защитником и ближайшим советником. А вот с этой ложью, величайшей в истории, вы столкнетесь очень быстро. Советники и ученые будут повторять, что история повествует только о сильных. Они будут рассказывать вам про взлеты и падения целых империй. Это будут рассказы про армии, сражения и решительные победы. Но все это — не сила. Это всего лишь власть. Теперь я знаю, что истинная сила в прощении, уязвимости, в любви. Неожиданная и этим прекрасная истина в том, что мгновения величайшей силы кажутся величайшей слабостью тем, кто эту силу не понимает. Долгое время я и сам не понимал. Я прошу вас с братом, не верьте тому, что историю меняют только сильные. Верьте, что историей движет любовь.
— У вас нет о матерях даже воспоминаний. Мне жаль.
— Спасибо, что рассказали эту историю, Лорд Вирен. Мне повезло — мне рассказали много историй. Это все, что у меня есть.
Движимые мечтами или желаниями, люди устремляются вперед истории.
Истинный герой — пешка истории, а история — жестокая и бесчувственная повелительница.
[Лоренс]
Поднимем бокалы за свободу.
Это то, что у нас никому не отнять,
Что бы ни говорили.
Поднимем бокалы за нас четверых.
[Лоренс/Маллиган]
Завтра нас станет больше…
[Маллиган/Лафайетт/Лоренс]
…чтобы рассказать историю сегодняшнего вечера.
[Гамильтон]
Они расскажут историю сегодняшнего вечера.
[Маллиган/Лафайетт/Лоренс]
Поднимем бокалы за свободу.
Это то, что у нас никому не отнять...
[Гамильтон] Возможно, я не увижу нашего триумфа.
[Лафайетт/Маллиган/Лоренс] Возможно, я не увижу нашего триумфа.
[Гамильтон] Но я с радостью присоединюсь к борьбе!
[Лафайетт/Маллиган/Лоренс] Но я с радостью присоединюсь к борьбе!
[Гамильтон] И тогда наши дети расскажут нашу историю…
[Лафайетт/Маллиган/Лоренс] И тогда наши дети расскажут нашу историю…
Ты переместил нас в 1980-ые!
Ты хоть когда-нибудь читал книги по истории? Это худшее десятилетие тысячелетия.
Это не любовная история, это история о любви.
Никогда не выживет тот народ, который воспринимает трактовку своей истории глазами соседа.
Историю пишет победитель. В истории много лжи. Если он победит, его правда станет истинной... а нашу забудут.
Может, главная мудрость, которой люди учатся у Истории, и заключается в горьком вопросе: «Кто же тогда мог знать, что всё так обернётся?»
Историю творят те, кто нарушает правила.
Я думаю, что история будет благосклонна ко мне, т. к. я собственноручно собираюсь её писать.
— ... Нет ничего лучше хорошей истории о привидениях, рассказанной на ночь. Особенно если выключить свет, принести одеяла и залезть под них с головой, чтобы побояться всласть, как только в детстве получалось.
— А одеяла-то зачем? — изумляется Лонли-Локли. — Разве у одеял есть свойство усиливать страх?
История учит нас по меньшей мере тому, что хуже может быть всегда.
История учит, что войны начинаются тогда, когда правительства считают, что цена агрессии мала.
Они наступают — мы наступаем. Мы отважно сражаемся, чтобы увидеть проблеск света в этой нескончаемой войне... хоть на мгновение. Война — это целый мир, а мир охвачен войной, где за каждым прицелом стоит человек. И эти люди — мы. Прожжённые жизнью и наивные, честные и преступники. Мы созданы для легенд, но не войдём в историю. Мы — небесные рыцари. Мы — пустынные призраки. Мы — траншейные крысы. И это наши истории.
Я изучала историю разных стран, но ни разу не замечала, чтобы кому-нибудь война приносила хорошие плоды. Она всегда несла с собой бедность, голод, боль и горе, но никак не добро.
Художнику ИЗО поручили составить азбуку для начальных классов.
— Так… на букву «Ч» — это что такое?
— Чаушеску!
— Чаушеску? Да причём тут Чаушеску?
— Понимаете, мне кажется дети начали забывать румынского диктатора!