Цитаты авторства Франц Вертфоллен

Римляне не отсоединяли себя от тел.
Тело – не временное
пристанище духа,
но дух и есть.
Для христиан тело – не я,
для буддистов, арабов тоже,
для римлян тело рассказывает, кто ты.
Ты то,
что ты делаешь с телом своим.
Христиане зашорили себе взгляд,
мы боимся видеть тела,
мы не хотим до конца понимать,
кто мы,
римляне – нет.
Они разбирали тело,
рисуя портрет души.
Любовь – не подарок божий –
математика и работа,
красноречие и муштра,
в них и сорняка
не выползет
без тебя,
без того,
чтобы ты его там посеял.
Хороший оратор — это не про умение правильно произносить правильные «словки».
Это про умение распахнуть сердце и выстраивать свою картину мира в головах у людей.
Ты никак не можешь повлиять на гендерную самоидентификацию и ориентацию человека.
Если ребёнок изначально заглядывается на мальчиков, не важно, какого он пола — он будет изначально заглядываться на мальчиков. Если ребенок изначально заглядывается на девочек, то он изначально заглядывается на девочек. Всё. И это нормально. И течение жизни может измениться.
Изначально все люди, все приматы, все теплокровные — бисексуальны. Они могут и так, и так. И львы это делают и так, и так, и шимпанзе это делают и так, и так. И тигры, и ягуары, и даже белые медведи, медведи гризли. Дальше это становится вопросом преференций. Но это не преференция, которая «твой собственный выбор». 
Это немного как преференции в еде. Ты не выбираешь, тошнит тебя на рыбу или не тошнит. По идее это — преференция, ты создан так, чтобы быть способным есть рыбу. Но при этом у тебя может быть тошнота на рыбу, или наоборот — любовь к морепродуктам. С ориентацией все то же самое. Это так просто.
Если мы об интеллекте, силе воли, целеустремленности, то у обывателя их нет, на то он и обыватель. Почему-то еще какие-то полвека назад, это не вызывало проблем. Лишь последнее десятилетие, максимум два, все внезапно решили, что каждый — талант, гений нераскрытый и заслуживает персонального рога изобилия.
Массы портят всё, к чему прикоснутся.
Даёшь им веру, получаешь религию.
Даешь сочувствие, получаешь благотворительность.
Даешь истину, получаешь банальность.
Каждый получает по вере своей. По чистоте своей.  По делам своим.
Мед мой, если б звезды могли рассыпаться бриллиантово-кокаиновой пылью и смешиваться с запахом сандала, то это была бы ты. Иногда тобой сложно перестать дышать.
Главная черта быдла вовсе не неотесанность и безграмотность, а трусость. Вопиющая трусость, что выливается в воинствующую глупость, поиск себе в жизни жоп и закономерную нищету, финансовую, моральную – какую угодно.
Не к деньгам вовсе стремятся люди, не к славе, не к семье и не к процветанию — к равновесию и возможности не решать, не выбирать, не думать, к воле чужой за неимением собственной, к наполненности и бесстрашию гения, которыми можно себя заполнить и, может быть, даже что-то открыть. Даже вместить в себя капельку, чуточку его невместимого.
До самого горизонта одни океаны песков,
Тонкое марево рвется шелком иных миров,
По скользкому следу кобры с бархана и на бархан -
Пустыня хранит молчанье тысячелетних ран...
Времена все свернутся в кольца, бирюзою застыв внутри, когда в небеса взовьется звон
твоей обожженной земли – из волчонка ты станешь – волком, из котенка ты станешь – львом, и
закружатся проволокой тонкой кобра с ястребом надо лбом. 
Только знаешь, все это так скучно! Скучно даже с учетом войны – все равно ты
получишь трофеи, что, по сути, тебе не нужны. Все равно не найдешь вражьей силы и не
приласкаешь друзей, ведь весь мир населен отраженьем лишь твоих позабытых идей.
Умение мастерски
управлять
состояниями
своего рассудка –
вот это –
это успех.
Стареть начинают всегда с мозга, с сужения мира до четырех стен дома и офиса, с сужения времени до даты рождения, когда восьмидесятые годы двадцатого века – уже дата «до рождества Христова», с сужения интересов.
Старость начинается с угасания воображения и нежелания думать.
Нежелания искать.
Что один до смерти уставший может сказать другому в доме радости в полночь?
Мелкие желтоватые зубы, морщинки гусиные и не гусиные – тихая улыбка старушки.
ДЖОНСОН: Я знаю, мне ужасно… мне абсолютно не идет улыбка.
ФРАНЦ: Что вы! Просто… она к вам непривычна. Улыбка вас не знает и еще боится, но если вы будете улыбаться чаще, она к вам привыкнет и вас полюбит.
Опять улыбается.
ДЖОНСОН: Вот вы же ужасный льстец, если так подумать.
ФРАНЦ: Сказала она человеку, всё их знакомство твердящему ей, что она – пень, таракан, слизь, грязь, урод, и желающему её задушить.
ДЖОНСОН: До сих пор?
ФРАНЦ: Нет, знаете ли, отпустило.
Сомнения исчезают, как только на цели своей сосредотачиваешься, а не на том, что, как, кто увидит, подумает, решит. На цели, а не на страхе провала.
Если со мной случится ад, я разложу его по полочкам и сделаю раем.
Графомания надрачивает на форму, не на суть, никогда не на суть. Графоман — человечек в коробочке, пишущий о принцах на белых конях, чтоб подрочить на латы, коней и манеру речи. Писатель — человек, пишущий о принцах, чтоб показать вам, как, с какой внутренней структурой создают и выковывают империи, как проходят путь от талантливого молодого человека на боевом коне до императора, обо что спотыкаются и чем утешаются на таком пути.
... Значит, нельзя терпением? Не меняются от терпения?
ФРАНЦ: От терпения? Никогда, Ева. И не будьте никогда терпелкой. Либо вы сами ситуацию измените, либо вам со… то есть, либо никак.
Столь многое во мне горит – на столько жизней хватит, и каждому в этом промозглом болоте я готов бесплатно огонь отдавать, да лишь один из миллиона его взять может.
Я жил. Ел свои торты. Вел мессы. И было это все пресно и трусливо, как Моисей, сбежавший от куста, едва тот загорелся.
Жизнь не даёт гарантий. Если со мной случится ад, я разложу его по полочкам и сделаю раем.  Потому что в лабиринте минотавра нет тупиков».
Мальчик сидел не со мной, но где-то совсем в своем мире. И если он псих, Кэт, я лучше буду таким психом, чем тихой, обычной, человеческой сукой.
Если у вас гнойная, волосатая бородавка на самом кончике носа, надо идти к хирургу и ее удалять, а не делать вид, что это просто весь мир ничего не понимает в вашей красоте. Или еще хуже — долго, нудно и ни о чем выносить мозг врачу, сказавшему вам о бородавке, рассуждениями о символах, семиотике, симулякрах красоты и трансцендентности бородавок в системах сознания человека. Не нагромождение слов показывает ум существа, наоборот — нагромождение выявляет глупость.