Можно улыбаться, улыбаться и быть подлецом.
(Можно жить с улыбкой и с улыбкой быть подлецом…)
А главное, я любила тебя. Я понимаю, как примитивно это звучит, но тогда ещё я относилась к любви как к железному оправданию любой подлости.
Поверь — когда в нас подлых мыслей нет,
Нам ничего не следует бояться.
Зло ближнему — вот где источник бед,
Оно и сбросит в пропасть, может статься.
... Война преступна всегда. Всегда, во все времена, в ней будет место не только героизму и самопожертвованию, но ещё и предательству, подлости, ударам в спину. Иначе просто нельзя воевать. Иначе — ты заранее проиграл.
На войне не бывает подлых приёмов. Всё, что ведёт к победе, суть правильно. Но это на войне. В жизни же немного иначе.
Так не поранит острый нож,
Как ранит подлой сплетни ложь.
У подлецов душа не болит. Только живот или зубы.
Я вовсе не прячусь от бед под крыло.
Иными тут мерками следует мерить.
Ужасно не хочется верить во зло,
И в подлость ужасно не хочется верить!
Поэтому, встретив нечестных и злых,
Нередко стараешься волей-неволей
В душе своей словно бы выправить их
И попросту «отредактировать», что ли!
Но факты и время отнюдь не пустяк.
И сколько порой ни насилуешь душу,
А гниль все равно невозможно никак
Ни спрятать, ни скрыть, как ослиные уши.
Убивает не только пуля, не только клинок или осколок — убивает дурное слово и скверное дело, убивает равнодушие и казенщина, убивает трусость и подлость.
Нам, как правителям, иногда приходится совершать подлости во благо государства.
Конечно, за зло платить добром нельзя, но если на любую подлость отвечать ещё большей подлостью, то на кого тогда станешь похож?
Эгоизм — это единственный грех, подлость — единственный порок, ненависть — единственное преступление. Все остальное легко обращается в добро, но эти упрямо сопротивляются божественному.
Не люблю осенний дождь и женские слезы. А еще – ненавижу, когда горло перехватывает бессильная обида на чужую подлость.
Встречались ли мне люди хуже, чем вы? С возрастом уже сложно вспомнить. Но истинная подлость не забывается с годами.
— Почему ты отказался голосовать?
— Ну, выборы это здорово, но мне в этот раз будет плевать, потому что это выбор между клизмой и сэндвичем с дерьмом.
— Разве ты не знаешь, что всегда приходится выбирать между клизмой и дерьмом? С момента самых первых выборов мы выбираем между клизмой и дерьмом. Только у них хватает подлости так далеко продвинуться в политике.
Глупость трудно понять, но можно простить. Подлость можно понять, но прощать всё же глупо.
Добрее надо быть к людям... добрее. Особенно после того, как сделаешь какую нибудь гадость.
«Пятнадцать лет назад мне казалось, что я старею. Как же я стар теперь? — размышлял Басаргин. — Есть такие кухонные ножи. Они прохудились, истончились, гнутся, и резать ими мучение, но они привычны. У хозяйки есть деньги на новый, хороший нож, а она не хочет расставаться со старым. Так происходит и со мной. Ко мне неплохо относятся люди, потому что я не сделал в жизни больших подлостей. Делал маленькие.
Однажды скорпион уговорил черепаху перевезти его на другой берег реки. Скорпион сидел спокойно всю дорогу, но перед самым берегом все-таки взял и ужалил черепаху. Она возмутилась:
– В моей природе помогать другим. Я помогла тебе. Как же ты мог ужалить меня?!
– Друг мой, – отвечал скорпион, твоя природа – помогать, а моя – жалить. Так что же, свою природу ты превратишь теперь в добродетель, а мою назовешь подлостью?
На того, кому есть, что скрывать, легко оказывать давление — если только удастся выведать его тайну.
— Цель всегда оправдывает средства.
— Нет, если цель человека стать подлецом!
Подлость против подлеца — средство не негодное.
Если есть в преисподней рожа, отвратительное всех других, то это рожа подлости под маской благородства.
«Мело, мело по всей земле, во все пределы.
Свеча горела на столе, свеча горела...»
Нет, никакая не свеча -
Горела люстра!
Очки на морде палача
Сверкали шустро!
А зал зевал, а зал скучал -
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму и не в Сучан,
Не к высшей мере!
И не к терновому венцу
Колесованьем,
А как поленом по лицу -
Голосованьем!
И кто-то, спьяну, вопрошал:
— За что? Кого там?
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом...
Мы не забудем этот смех
И эту скуку!
Мы — поименно! — вспомним всех,
Кто поднял руку!..
Молчание — золото… если, конечно, не подлость.
... само ожидание неотвратимой подлости было гораздо тягостней её самой.
Разве такое не происходит сплошь и рядом, когда кто-то, подкараулив чужую слабость, чужую ошибку, пользуется ею, чтобы отнять у человека все, что у него есть – силу, богатство, успех, славу – и присвоить это себе?
Слабость. В нём была слабость и гниль, Риэн. Такие, как он, могут всю жизнь прожить, не совершив ни одного дурного поступка. Вот только для этого нужно, чтобы на пути не встретилось ни одной трудности, ни одного препятствия. Если придется делать выбор, то подобные твоему племяннику пойдут по пути наименьшего сопротивления. А сделать подлость — это самое простое.
Жизнь состоит из целой шкалы подлостей; нам необходимо чувствовать и знать, что есть еще кто-то, кто слабее нас.
Измена не становится менее подлой, если изменник оказывается трусом.
Знаете, есть такие мужчины, которые своей моногамностью способны достать окружающих гораздо больше, чем любой Дон Гуан своей полигамностью. Вот они так уверены… Ну, знаете, это такие фанатики, как у Моэма в рассказе «Дождь». Есть мужчины, которые просто любят только одну женщину. Но хорошо ли это? Я не знаю. Наверное, хорошо, если кто-то нашёл свой абсолютный идеал. А если при этом ты не видишь ничего другого и не способен замечать ничего другого, то я не уверен, что это хорошо. Другой вопрос — надо ли обязательно изменять жене? Конечно, я ничего подобного проповедовать не буду. Но мне очень нравится формула Стивена Кинга: «Сидящий на диете имеет право просмотреть меню». Понимаете, можно любить жену, но увлекаться, любоваться, восхищаться остальными, и в этом не будет никакой драмы. <...> Есть определённая суженность в том, чтобы воспринимать единственную женщину, а всех, кто воспринимает больше, считать развратниками и подонками. Вот я очень не люблю ригористов и моралистов таких. Я люблю людей, которые подлостей не делают. Вот этих я люблю. Пожалуй, влюблённость, которая «повелительней [слаще] звука военной трубы», по Блоку, — это то состояние, которое необходимо, это творческое состояние, это всё равно что вдохнуть действительно чистый воздух.
По законам подлости обычно судят порядочных людей.
Доброта, выказанная подлецом, — разачаровывает совершенно так же, как и подлость, совершаемая человеком высокого идеала.
Если ты добр и справедлив, ты можешь надеяться, что люди будут платить тебе тем же. Твоё будущее прекрасно, и ты ждёшь его с нетерпением. А если ты гад, тебе ничего не светит, кроме подлостей в ответ. Каждый сам выбирает, жить в предвкушении счастья или беды.
Если это во имя справедливости, простительна любая подлость.
(Пока сражаешься за правое дело, можно играть грязно.)
Закон подлости никому не нравится, но почему-то везде исполняется. А есть закон, который всем нравится, но почему-то везде нарушается — это Закон справедливости.
... это по-человечески понятно: показать другому, глупо счастливому, что у него тоже повод горевать. Помериться, чья ноша тяжелее... И чтоб поменьше вокруг благодушных счастливых физиономий! У всех скелеты в шкафу! Но по трезвому рассуждению, которое обычно запаздывает, — толкать людей в омут печали только потому, что сам в нём тонешь, подло.
В сознании Фрэнка ненависть обернулась ослепительным светом, превратившимся в безмолвный вопль, столь громкий, что он способен был взорвать любые зеркала, в которых отражалась человеческая злоба, любые стены, за которыми скрывалась подлость, любые запертые двери, в которые тщетно стучали кулаками те, кто безнадежно просил впустить их, ища помощи в собственном отчаянии.
— А вы дайте ему сдачи!
— А я ему дам сдачи. Но другим способом.
Противно жить в стране, в которой стыдно быть бедным, но не стыдно быть подлецом.