Знания позаимствуй у умного, совета спроси у мудрого, а опытом поделись с достойным, но лишь тогда, когда станешь таким же седым, как я.
Время от времени нужно совершать поступки, которых от тебя не ждут. Пусть враги перемрут от удивления.
Не сомневайся, нанося смертельный удар. Но задумайся о причинах, приведших к тебе непримиримого врага.
— Война — это смерть, дитя мое, — сочувственно прошептал в ее голове голос старого солдата. — На войне нет жалости, нет совести, нет чести. На ней убивают, калечат, режут и жгут. Причем далеко не всегда делают это с оружием в руках. Война может быть разной — долгой и короткой, кровавой и яростной, медленной и вялой, предательской и холодной. Если ты решишь идти до конца, значит, будь готовым к тому, что и враг твой тоже не отступит. Он будет ждать тебя за каждым углом, за каждым поворотом. В каждом доме и в каждом лице. Ни на минуту не оставит в покое. Будет преследовать тебя до самой смерти. Станет пугать своей тенью в ночных кошмарах, заставлять шарахаться прочь от каждого угла и гнать, как дикого зверя. Если, конечно, твой враг силен и если он настоящий. Но когда ты перестанешь прятаться... когда сможешь повернуться и открыто встретить его взгляд... когда не испугаешься прямой схватки, это будет означать лишь одно — твой враг не сломил тебя, дитя. Это значит — он сделал тебя сильнее. И это — именно то преимущество, которого тебе не хватало. Воспользуйся им, дитя мое. Воспользуйся, коли видишь, что враг неизмеримо сильнее. Обмани его. Уничтожь. Затаись и ударь из засады. И запомни: на войне не бывает благородства. Война — это боль, страх и потери. Война — это яд, который очень скоро иссушит твою душу и уничтожит тебя изнутри. Тот же самый яд, который точит душу твоего врага. Поэтому, прежде чем ты все-таки нанесешь смертельный удар, взгляни в его глаза и посмотри на то, что случится с тобой на войне. А потом хорошенько подумай: готов ли ты к этому?..
Порой, чтобы узреть истину, не нужно быть гением или провидцем. Достаточно просто подойти к зеркалу и снять с себя карнавальную маску.
Когда ты спокоен и сыт, следует работать исключительно головой. А когда голоден и зол, предпочтительнее использовать кулаки.
Добрее надо быть к людям... добрее. Особенно после того, как сделаешь какую нибудь гадость.
Красиво.
Любая природа красива, когда она не осквернена присутствием человека. Когда воздух пахнет свежестью, а не гарью и бензином. Когда цветы благоухают настоящим, а не придуманным ароматом. Когда деревья посажены не по линеечке. Когда не надо каждый куст подстригать, лишая его естественной формы. Когда нет вокруг каменных стен. Нет сигаретного дыма, заводских труб, портящих своим уродливым видом бескрайнее голубое небо. Нет генномодифицированных продуктов. Нет сои в мясе и нет «безвредных» добавок в свежеиспеченном хлебе. Когда нет в разговорах никакой фальши, лишних слов и лживых заверений. Когда нет ложных ценностей. Нет рамок. Нет запретов. Когда все вокруг чистое, свежее, непридуманное. Настоящее. И когда ты спозаранку бежишь босиком по траве, со смехом разбивая голыми пятками мелкие капельки росы, но при этом неожиданно понимаешь, что действительно живешь.
Свобода...
Вот это — настоящая свобода. На которую я сейчас смотрю из окна быстро мчащейся кареты, как безголосая птица из золотой клетки.
Свобода...
Ты прав. Настоящая красота всегда такая — совершенная, дивная, невероятная... и почти незаметная, если ты не умеешь ее видеть в каждом дне, каждом движении и каждом простом событии, из которых складывается твоя жизнь. Я тоже об этом едва не забыла. Но сейчас сижу тут и думаю: нет, Лин, пожалуй, я никогда от этого не откажусь. И больше не буду заставлять себя от нее отворачиваться. Это делает меня ущербной. Лишает воли. Превращает в самую настоящую тень, несмотря на то, что внешне я еще живая. Когда все закончится, я обязательно постараюсь заново научиться ее видеть, Лин. Без этого, кажется, от меня будет мало проку.
Ошибки совершают все, — сказал мне тогда Ас. — И каждый за свою жизнь хотя бы раз ошибался. Ты пока еще учишься, сестра. И учишься хорошо. Но ты не должна забывать, что мастер — это не тот человек, который совсем не умеет ошибаться. Мастер — это тот, кто умеет вовремя остановиться и исправить последствия своих ошибок.
Не верь в то, что ты слаб — даже качественный металл не сразу становится хорошим клинком.
Не верь в то, что ты неуязвим — даже хорошие клинки иногда ломаются.
Просто иногда, чтобы добиться своего, не надо демонстрировать силу, Фаэс, — совсем тепло улыбнулась я. — Ты, может, об этом не задумывался, но, поверь, наша истинная сила — в нашей слабости. Каждая женщина знает об этом с рождения. Так что ты не ударишь меня, Фаэс. Ты больше никогда на меня даже не замахнешься. И сам это знаешь, верно?
Не верь в то, что ты слаб — даже качественный металл не сразу становится хорошим клинком. Не верь в то, что ты неуязвим — даже хорошие клинки иногда ломаются.
— Я верю в то, что этот мир был создан с любовью, — наконец, тихо ответила я, находясь под перекрестом настороженных взглядов. — Верю, что земля, по которой мы ходим, живая. Верю, что она чувствует боль точно так же, как и мы. И верю в то, что каждая рождающаяся в ее недрах Тварь должна быть уничтожена. Земля для меня как мать, Ваше Преосвященство. Она бережет нас. Заботится. Снабжает нас всем, что необходимо для жизни. Она родит для нас поля. Я отношусь к этому миру с почтением и благодарностью за то, что он меня так неожиданно принял. Я не видел того, кто его создавал, и что за сила дает ему жизнь. Но уверен, что существование Невирона противно самой ее сути.
Я на мгновение задумалась.
— Вообще-то... вообще-то, я думаю, что понятие правильности в каждой конкретной ситуации должно быть свое. И каждый раз оно должно быть оценено заново. Потому что двух абсолютно идентичных случаев не бывает. Как не бывает двух одинаковых моментов. С нами все время что-то происходит, меняется, течет. Ты что-то понимаешь, узнаешь, учишься чему-то новому. Нередко случается так, что те вещи, которые казались тебе когда-то правильными, уже далеко не так хороши и верны, как раньше. Просто потому, что и ты стал другим. Потому, что это в тебе что-то изменилось. И потому, что ты умеешь теперь смотреть на них совершенно по-другому. Так что мне кажется... вернее, я думаю, что в этом мире нет ничего устоявшегося. Ничего жесткого и определенного раз и навсегда. Ничего, что нельзя было бы изменить. Вопрос лишь в том, способен ли ты на это? И способен ли измениться сам, чтобы совершить то, что от тебя требуется?
Король ненадолго остановился, обдумывая мои слова.
— Очень необычная точка зрения, — наконец, признал он. — Но ведь все равно у вас есть какие-то мысли, ценности, правила, которые вы стараетесь не нарушать? Верно?
— Конечно. Они есть у всех.
— И они определяют ваше отношение к тем или иным событиям?
— Во многом, — согласилась я. — Но и они иногда могут подвести. Поэтому я полагаюсь не только на это.
— А на что тогда?
— Я стараюсь понять собеседника, Ваше Величество. И если мне что-то в нем не нравится, я всегда думаю, почему это происходит. И думаю о том, а не прав ли он хотя бы в чем-то? Не видит ли того, что мне на данный момент пока недоступно? Знаете, когда смотришь на гору издалека, она кажется маленькой и совсем незначительной. Когда стоишь у ее подножия и задираешь голову, чтобы увидеть вершину, то внезапно понимаешь, что гора не так уж и мала. А когда доберешься до самого верха и увидишь вдалеке крохотные человеческие фигурки, то станет ясно, что ты оба раза ошибался. И что на самом деле это ты выглядишь по сравнению с горой маленьким и невысоким. Но при этом у тебя хватает смелости это признать и покорить ее, невзирая на все свои недостатки.
Лин неохотно скосил глаза.
— Все равно он гадкий!
— Зато смелый.
— И мерзкий!
— Но любящий.
— Он подлый!
— Просто верный, Лин, — я так же ласково погладила негодующего демона по холке. — А за верность нельзя наказывать. Особенно, такого маленькое, упрямое, но очень преданное существо. Да и человека без помощи не оставишь, что бы он ни натворил в прошлом. Ты ведь сам как-то говорил, что каждый из нас хотя бы раз в жизни ошибался. И сам утверждал, что только так можно чему-то по-настоящему научиться. Ведь раскаяние порой значит гораздо больше, чем праведность. А желание исправить ошибку ценится не меньше, чем абсолютная безгрешность. Поэтому хватит дуться. Дай ему шанс. А теперь посмотри на меня и пожалуйста... я очень тебя прошу... помоги.
Иногда не нужно быть магом, чтобы видеть, кто перед тобой: честный человек или подлец, благородный эрхас или последний негодяй. Для этого достаточно просто посмотреть в глаза. Говорят, они — зеркало души. И в них, как в зеркале, можно увидеть свое собственное отражение.
Добрее надо быть к людям... добрее. Особенно после того, как сделаешь им какую-нибудь гадость.
Как может выжить государство, построенное, как идеальная военная машина?
— На войне, — не подумав, брякнула я.
— На непрерывной войне, — кивнул скарон. — Между собой или с каким-нибудь внешним врагом — не имеет значения. Для нашего народа важна сама война, как факт. Скароны живут этим. Им нравится это. Они не видят иной жизни, кроме как стать воином и умереть во славу своего Клана. Это почетно. Это — важно. Это — большая честь… но не для нас, понимаешь?
— Тебе больше нечего сказать? — с изрядной прохладой осведомился Его Величество.
— Вообще-то… есть, — я с долей сожаления посмотрела на свои ноги, где на правой пятке прилип нехилый такой комок грязи, и дернула ногой. — Я думаю, что вам живется весьма нелегко. Тащить на себе такую тяжесть…
Блин. Не отцепляется.
— Толкая ее, как тяжелое бревно…
Вот сволочь! Намертво прилипла!
— Пихая вперед, ругаясь на дураков, которые бесконечно мешаются под ногами…
Нет, ну надо, какая зараза! И где я успела так извозиться?!
— Потея, сдирая в кровь руки…
Уф! Я, наконец, с раздражением отряхнула каблук и придирчиво изучила второй сапог. Но он, слава богу, оказался в порядке.
— …и все для того, чтобы неудобная, неподъемная и неповоротливая махина под названием «государство» хоть немного, но сдвинулась с места. Хоть чуть-чуть, но стала лучше. Медленно, постепенно, мучительно долго. Ведь у вас, если подумать, адская работа. И неблагодарная, к тому же: держать на себе небосвод очень трудно. Особенно, если стоишь на вершине совсем один, устало утираешь пот со лба, проклинаешь все на свете, но все же стоишь, держишь… просто потому, что больше некому отдать эту трудную ношу. И при этом каждый миг понимаешь, что тебе не только никто не поможет, но еще, что особенно грустно, даже не поймет…
Кто ходит в гости по утрам, тот обычно бесит всех, к кому заявляется.
Вы — люди — странные создания. Можете преодолеть любые преграды, многое вынести, почти со всем справиться... но почему-то не способны услышать друг друга. Вам так много дано... столько возможностей, решений, столько открытых дорог... но вы выбираете именно ту, что не для вас предназначена.
Нас ограбили! — выпалила баньши и в качестве доказательства протянула измятый лист. — Ты не поверишь: какая-то сволочь посмела украсть нашу коноплю!
— Пакуй его, Йерж. Надо вывести отсюда этого красавца так, чтобы никто не заподозрил подвоха.
Йерж скептически оглядел распростершегося на полу стражника.
— Может, лучше в окно выбросить? Дескать летел мимо — не справился с ветром — упал.
Милая, если ядовары начнут лечить, тогда весь мир погрузится в траур.
Эары на самом деле — очень чуткие, добрые, ранимые существа… надо только знать, куда их побольнее ткнуть и как посильнее ранить. И тогда все проблемы решаются вмиг.
Хорошо быть мэтром [некромантом]: на какое бы кладбище ни пришёл, везде тебе искренне рады.
Для Высоких побратим — это навсегда. Ближе, чем просто друг. Важнее, чем родной брат. Побратим — это тот, кому доверяешь не только жизнь, но и посмертие. Кому позволяешь после смерти вернуть свое тело в лоно Дерева Огла. Кому доверяешь свое возрождение. Правильно выбрать его — очень важно для тех, кто живет так долго и так трепетно относится к жизни. Но еще важнее не потерять его по глупости, потому что такая смерть способна и тебя окунуть в пучину гибельного отчаяния, после которого не хочется оставаться одному.
«Привет, серый. Ты чего такой мрачный?»
Керг, покосив желтым глазом, только вздохнул.
«Привет. Да радоваться-то особо нечему. Раз мастер Викран, наконец, вернулся, значит, начнет гонять. А раз начнет гонять, то я снова не высплюсь. А если не высплюсь, то поутру стану рычать. А если буду рычать...»
«Кто-нибудь непременно доложит об этом мастеру Викрану, и он снова будет тебя гонять, — покивала Айра. — Это мне знакомо.
— Да что я с ним делать-то буду?! — отпрянула я, когда хищный взгляд прищуренных кошачьих глаз буквально ударил меня в грудь. Вот зараза! Он ведь наверняка не захочет идти со мной! И как я с ним пойду?! Как про дорогу спрашивать буду?! Пошиплю? Помурлычу? Но я-то ладно, а он мне как ответит? Хвостом, как указателем, работать будет?!
Он избрал своим оружием боль и страх. Он сильнее. Опытнее. Быстрее и гораздо лучше владеет магией. С ним не сравнится никто. Он не проигрывал ни разу. И он знает это, а потому заранее празднует победу. Однако ее оружием станет вовсе не сила, потому что он все равно сильнее и сопротивляться открыто — бесполезно. Нет. Вчера Айра это хорошо поняла. Поэтому она не станет пытаться бороться мечом. Не станет кричать или жалобно плакать. Не станет упорствовать, пытаясь доказать, что сильнее. Потому что знает: именно тогда она проиграет. И, значит, ее оружием станет то, чего он совсем не ждет. Особенно после того, что сделал. Ее оружием станет... покорность. Смирение. Повиновение. Такое, что даже радость испытывать от него он не сможет, потому что есть смысл глумиться лишь над тем, кто еще пытается бороться и на что-то надеяться. А измываться над трупом бесполезно: когда не видишь, что делаешь больно, это не приносит никакого удовлетворения. И пусть так будет для него. Снаружи. На поверхности. Тогда как в самой глубине... там, куда он никогда не достанет... останется крохотная, маленькая, надежно запертая дверка, за которой будет в неприкосновенности храниться ее истинная суть.
Противники, соратники... К сожалению, иногда одинаково утомляют и те, и другие.
Нам, женщинам, лишний раз думать не положено.
— Ой, есть, госпожа! Но и ты меня пойми — страшно помирать во цвете лет-то!
— Какое «во цвете»?! Да тебя на том свете давным-давно все черти обыскались!
— Так и пущай дальше ищут!
Бойтесь улыбающегося некроманта. Никогда не знаешь, что у него на уме.
=======================
Надпись на дверях склепа.
Говорят, некроманты не умеют шутить. Неправда. Просто не все могут понять наши шутки.
Я выдержу, — с неестественным спокойствием подумала девушка, поняв, что не позволит себя сломать. — Я все выдержу. Я смогу. Я сумею. Я закрою свою ненависть на ключ в самой дальней комнате, какая только найдется, чтобы он никогда этого не почувствовал. Я не дам ей вырваться на волю. Я не дам ей сбить меня с толку. Я велю ей уснуть и не позволю проснуться до тех пор, пока не настанет время. А до этого я буду молчать. До этого я сделаю все, что он велит. Я встану на колени, если он захочет. Я не отвечу, если он ударит меня снова. Я буду лишь тенью той Айры, что была раньше. И я никогда не покажу ему своей боли, потому что она ему тоже не принадлежит.