Цитаты по тегу деревня

Вспоминать о прошлом  — это напрасное дело. Неважно, вспоминаешь ли ты о чем-то веселом или грустном, это все вызывает печальные чувства. Но есть ли в этом что-то хорошее? Взросление — это то, что заставляет человека радоваться, верно? От необходимости зависеть от родителей до возможности жить самостоятельно, от кругозора, который ограничен детской кроваткой и коляской, до целого мира. Делаешь то, что любишь, любишь того, кто нравится. Ты разве не считаешь, что это как раз более радостно?
Мечты — это когда думаешь, что будет лучше, чем будет.
Ностальгия — это когда думаешь, что было лучше, чем было.
Реальность — это когда есть, что есть.
А счастье — это когда не думаешь, что есть, что было, и что будет.
Ностальгия – это значит
неизбывная тоска,
когда сердце горько плачет
от любого пустяка.
Ностальгия, как дорожка —
очень трепетная нить —
в то, что больше невозможно
ни вернуть, ни воскресить.
Когда слышишь действительно хорошую песню, часто кажется, что ты её где-то уже слышал, хотя она может быть написана буквально вчера. Я верю, что это отзывается душа. Происходит некое дежавю, то есть правильнее сказать «дежа антандю» (уже слышанное) . И это чувство очень тёплое и приятное. Ностальгия по тому, чего не было, но очень хотелось бы пережить.
Ночь. Тишина. Капучино. Ностальгия и мужчина, которого ты любила. Когда все уже пройдено и неважно, что будет завтра. Есть только вы вдвоем. На пепле после взрыва. Но огонь еще не потух, он снова разгорается, главное не дать ему опять уничтожить все вокруг. Пусть просто греет, дает тепло и свет.
Было время, когда я знал всё небо наизусть. Каждый спутник. Каждое созвездие. Каждый сувенир, оставленный на орбите космонавтами. Каждый обломок ракеты, запущенной в 60-е. В детстве я смотрел в небо и видел будущее. Оно принадлежало мне.
Иногда что-то случается и мне перестают сниться и дом, и сосны вокруг дома моего детства. Тогда я начинаю тосковать. Я жду и не могу дождаться этого сна, в котором я опять увижу себя ребенком и снова почувствую себя счастливым оттого, что еще все впереди, еще все возможно…
А завтра, как проснешься, будем жевать жвачки.
Напихаем полный рот, каждый пусть съест хоть по четыре пачки.
Я вспомнил, что, когда мне было столько же лет, сколько сейчас тебе,
Жвачек совсем не было, продавался только один вид, и то – не везде.
У этих безымянных жвачек было три вкуса: мятный, яблочный и апельсиновый.
Я больше всего любил апельсиновую жевательную резинку, вкус у нее был и впрямь резиновый.
Это была плохая жвачка, не такая, как делают сейчас.
Разваливалась на комочки, пузыри можно было надуть всего несколько раз.
Но я бы многое отдал, чтобы её вместе с тобой пожевать.
А сейчас, спокойной ночи, жвачки, злые медведи и Федя ложатся спать.
Там сейчас, наверно, стелется тонкая пелена тумана и фонари льют свой слабый желтоватый свет, в котором на пустынных улицах темнеют силуэты парочек, сияет огнями застеклённый портал оперы, раздаются крики кучеров, витают отзвуки скрипичной музыки и смеха, из сумрачных подъездов доносятся женские голоса, на невообразимой высоте среди лабиринта крыш светятся окна — милый город, хранящий в себе мечты молодости и сулящий неизведанные приключения.
Человечество много приобрело с развитием промышленной цивилизации, но сколько утрачено! Кроме потери лошадей, как тягловой силы, карет — как транспортного средства, шпаги — как оружия, слова «сударь»— как обращения, а также массы милых и добрых понятий и вещей — все они ушли за пыльную музейную тесьму, мне особенно жалко парусных кораблей. Кто знает, может быть, они еще вернутся — и не только для киносъемок или учебных вояжей, а как средство передвижения. Для этого надо, чтобы люди в бестолковой их жизни поняли, наконец, что торопиться им некуда, что красота просто обязана спасти мир и что более экологически чистого двигателя, чем парус и ветер, невозможно придумать.
Я шёл во тьме дождливой ночи
И в старом доме, у окна,
Узнал задумчивые очи
Моей тоски. — В слезах, одна
Она смотрела в даль сырую...
Я любовался без конца,
Как будто молодость былую
Узнал в чертах её лица.
Она взглянула. Сердце сжалось,
Огонь погас — и рассвело.
Сырое утро застучалось
В её забытое стекло.
Цинизм, свойственный студентам в первые три года учебы, как ни странно, порстепенно превращается в ностальгию, из которой к июню рождается сожаление. О потраченном впустую времени. Об упущенных возможностях. О беззаботности, которая отныне станет для всех недоступной.
Я давно и не без изумления наблюдаю вокруг волну ностальгии по нашему недавнему прошлому. Конечно, понятно желание людей, чтобы жизнь была прочной и надёжной, чтобы не было больше обесценивания денег, непристойного богатства деловых братков и нищенства пенсионеров... Но, ностальгируя по советским временам, мы как-то забываем о том, что это такое было: жить в закрытом наглухо пространстве, отгороженном от всего остального мира стеной лжи. Пространстве, в котором тебя в любой момент могут взять люди в штатском, и ты пропадёшь навсегда, и никто даже не осмелится спросить — что же с тобой стало. Вот моя мама рассказывала про довоенный выпуск в её школе. Кто-то из старшеклассников неудачно пошутил. И все три выпускных класса прямо с выпускного вечера были взяты органами госбезопасности. Те, кто смог выжить, вернулись из лагерей много лет спустя.  Песни, оставшиеся от «Наутилуса» — напоминание всем нам; напоминание и предупреждение: хотим ли мы, чтобы это повторилось. Именно об этом болело сердце у Ильи Кормильцева. И теперь, когда его нет больше с нами, кто теперь будет дежурить у колокола?
Ответа я избежать никак не мог. Я шагал по себе, по своему прошлому; по ранним своим дням; по своему детству, когда странствовал по белым дорогам чуда и невинности, что подобны были отзвукам давно известного и временно забытого.
Не следует ли раз навсегда отказаться от всякой тоски по родине, от всякой родины, кроме той, которая со мной, пристала как серебо морского песка к коже подошв, живет в глазах, в крови, придает глубину и даль заднему плану каждой жизненной надежды?
Родимый город, ты пахнешь кофе,
резедой пряной и чуть мечтой,
слегка хмелеешь от философий,
а в бури крепко стоишь стеной.
Твою гордыню умерить трудно
и силу воли  нельзя сломить,
любовь даруешь ты обоюдно,
на память страстью сплетая нить.
Подходишь к жизни порой игриво,
но мудро скрашиваешь судьбу,
ты ночью тайна, а днем ты диво,
и я безумно тебя люблю.
И вот мы приехали. Испытали соответствующий шок. И многие наши страхи подтвердились. Действительно, грабят. Действительно, работу найти трудно. Действительно, тиражи ничтожные. А вот ностальгия отсутствует.
Есть рестораны для собак. Брачные агентства для попугаев. Резиновые барышни для любовных утех. Съедобные дамские штанишки. Все есть. Только ностальгия отсутствует. Единственный фрукт, который здесь не растет…
Лишь иногда, среди ночи… В самую неподходящую минуту… Без причины… Ты вдруг задыхаешься от любви и горя. Боже, за что мне такое наказание?!