Помимо своей любви он подарил мне то, о чём мечтает каждая женщина: с ним я перестала бояться.
... тот, кто много знает, меньше боится.
Наша жизнь мне тогда казалась самым обычным делом, а теперь, просеянная сквозь сито воспоминаний, представляется просто невероятной и удивительной. Это, должно быть, ностальгия и тоска.
Утро, как известно, вечера мудренее и утром всё выглядит совсем иначе.
Для поэтов ведь страдание – тебе ли, Нуша, не знать! – как воздух для легких, как кислород для крови. Оно им необходимо.
... радость – она в покое и воспоминаниях.
Так иногда случается, что приходит к мужчине и женщине любовь — и все остальные любови, что были до неё и которых не было на самом деле, которые только грезились — она все их истирает, как не было. И ты хочешь, что бы человек был только твоим, твоим и ничьим больше. Навсегда.
Мало кто заслугами своими так способствовал процветанию ада, как Адольф Г.
Тут ведь, в аду, зла, конечно, много – гораздо больше, чем Добра на Небесах. А Чистилище – это пустыня... моральная пустыня... ни Добра там, ни зла, лишь скука смертная, там поэтому столько себя забывших, в Чистилище.
А тут, в аду, все построено и держится на страхе: на страхе вечной боли, безнадежности, вечного искупления ради мига забытья.
Климт себя в аду особо не проявляет, но иногда лекции читает по «неосинизму». Это направление в живописи ада самое популярное, потому что название его образовано от английского «sin», в переводе на польский – «грех». «Неогрешизм» значит.
У нас тут, в аду, сыночек, фейсбук этот прямо с уст не сходит в последнее время.
Там грешат массово, регулярно и вдобавок – публично, а это в аду очень поощряется. На фейсе движущая сила – грех, тот, что идет первым в списке В7, что на продвинутом английском означает «Биг севен», а на нашем, польском, толкуется как «Большой Список Семи» (БСС). Грех-то этот – тщеславие, а по простому спесь. Фейсбук в аду уважают – значимая величина. Как инвестор или спонсор.
А здесь, в аду, обличения не в почете. Здесь ценят, когда люди себя словами, как бритвой или ножом хлещут. Потому что ад – он очень польский. Здесь если люди себе словом какую несправедливость причиняют – докладывают об этом с умилением и радостным удивлением, а ты ж понимаешь, это очень по польски. Поэтому полякам здесь полегче – они к аду на Земле приноровиться успели.
... по скромному моему разумению, Бог очень одиноким себя чувствовал, вот и создал Жизнь.