Most of the laugh tracks on television were recorded in the early 1950s. These days, most of the people you hear laughing are dead.
Большинство треков со смехом на телевидении было записано в начале пятидесятых. То есть, почти все люди, смех которых ты слышишь, сейчас мертвы.
А я смотрю иногда в этот телевизор-то и думаю: нет, не может быть, чтобы вот такая красота на свете была! Смотрю и не верю! Думаю, нет! Наверное кино какое-нибудь такое красивое сняли. Музыки ещё, дыму, дыму всякого напустили, чтобы ещё больше красота была. А есть на свете один только наш Шипиловск и есть на свете только четыре эти наши улицы: Ленина, Свердлова, Красноармейская и Экскаваторная, а дальше всё там — лес, лес и лес... И вот сидят прям в воздухе какие-то люди, и вот они там чего-то всё для нас придумывают, всё чего-то там придумывают! Чтоб мы работали с утра до ночи на этой своей работе долбаной! Чтоб ни об чём не думали! Чтобы нас успокаивать! Вот чтоб мы, одни, как заведённые: с утра на работу — вкалывать, потом ещё на работу — вкалывать! И так каждый Божий день, каждый...
— ... и в каждой комнате есть говорящая коробка. Как вы это называете?
— Телевидение. Как YouTube для стариков.
Потом она включает телевизор, какую-то мыльную оперу, ну, вы знаете... когда настоящие люди притворяются ненастоящими, с их надуманными проблемами, и настоящие люди все это смотрят и переживают надуманные проблемы ненастоящих людей, чтобы забыть о своих настоящих проблемах.
— Стоп, стоп, стоп! Он никак не может быть отцом – посмотри на отвороты его джинсов!
— Да, знакомить тебя с телевизором было опрометчиво.
У вас нет телевизора? А к чему повернута вся ваша мебель?
Дети, за главного остается телевизор. Ляжете спать, когда он скажет.
Нервы и так были ни к чёрту... но я зачем-то включил телевизор.
— Ты будешь смотреть, как я ем булочку?
— Кабельное телевидение отключили и мне скучно.
— Почему вы решили работать на телевидении?
— Мне очень хочется общаться с детьми. Они — наше будущее.
— У вас есть дети?
— Слава Богу, нет.
Умереть можно и в компании телевизора. Лишь бы там было что посмотреть сегодня вечером.
— Мой отец говорит, что телевизор убивает клетки мозга.
— Твой отец ничего не понимает. Мы смотрим телевизор каждый день!
— Оно и видно.
— Я не смотрела телевизор больше двадцати лет.
— Это творение дьявола, или у вас нет кабельного?
Мы живем в странное время; война переместилась на новое пространство. Полем битвы стали средства массовой информации, и в этом новом конфликте трудно отделить Добро от Зла. Сложно понять, кто добрый, а кто злой: стоит переключиться на другой канал, и противники меняются местами. Телевидение приносит в мир зависть.
Мы по-прежнему живем в тылу той Войны. Война все дальше, но каждое новое поколение входит в жизнь благодаря Победе. И об этом ему надо непрестанно напоминать.
Иногда власть начинает проявлять к этой теме какой-то интерес. Всем памятно отмечание и 60-летия Победы, и особенно – 65-летия. Имея под рукой такую колотушку, как телевидение, можно и не самые убедительные доводы-выводы вколотить в головы, опустошенные сериалами, танцами на льду, программами — максимум и прочей дребеденью.
— Не телевидение портит детей.
— Да, отдайте должное средней школе.
Вот так: сидим часами перед телевизором, знаем, что делается на другом конце света, а чем занимаются наши дети, неизвестно.
Добро всегда побеждает! Так гласит телевизор.
Привычный мир за окном, и он так знаком
Твоим глазам и ушам, но всё дело в том,
Что он так не похож на вечную ложь
Телеэкранной туфты...
Кому веришь ты?!
Я нахожу ТВ очень поучительным. Каждый раз, когда кто-то включает его, я иду в другую комнату и читаю хорошую книгу.
(Я считаю, что телевизор очень способствует образованию. Как только кто-то его включает, я иду в другую комнату и сажусь за хорошую книгу.)
Два величайших изобретения в истории: книгопечатание, усадившее нас за книги, и телевидение, оторвавшее нас от них.
Выбросьте телек, нету в нем толку,
Повесьте на стенку книжную полку,
И по прошествии нескольких дней
Вы не узнаете ваших детей -
Радостный взгляд и смеющийся рот,
Их за собой позовет Вальтер Скотт.
Задумчивый Диккенс, веселый Родари,
Мудрый Сервантес им счастье подарит.
Бэмби проводит в сказочный лес,
Алиса поведает массу чудес,
И обязательно ночью приснится
Неуловимая Синяя Птица.
— А правду говорят на «Первом канале»?
— Что?
— Это весь вопрос! Правду говорят на «Первом канале»?
— Конечно, правду, Давид!
— А во сколько?
— Вы занимались сексом?
— Мама! Мне же 14 лет!
— На днях по телевизору показывали беременную девочку, которой тоже было всего четырнадцать лет.
— Это была не я.
— А наркотики ты не принимала?
— Мам, ну перестань! Откуда у меня наркотики?!
— Я не знаю, но та четырнадцатилетняя беременная девочка, которую показывали по телевизору, была наркоманкой!
— Это была не я.
— Вы пили?
— Ну мама! Мама, Тоби привез нас на дискотеку и потом заехала за нами, когда бы мы успели выпить?
— Не знаю. В наше время по телевизору постоянно показывают пьяных беременных четырнадцатилетних наркоманок.
Она меняет мужчин, как каналы по ящику. Надеюсь хоть, что я — «Евроспорт».
Высшая власть предстает дорогим покойником: о ней только хорошо или ничего.
Никто не хочет признать, что мы подсели на музыку, как на наркотик. Так не бывает. Никто не подсаживается на музыку, на телевизор и радио. Просто нам нужно больше: больше каналов, шире экран, громче звук. Мы не можем без музыки и телевизора, но нет – никто на них не подсел.
Игра в XBOX со своим братом стало пережитком прошлого. Теперь, когда мама зависает в iPadе, а папа пытается попасть в струю тренда, члены семьи отдаляются друг от друга, а гостиные умирают. Потому что людей объединяет не улица, не церковь, и даже не поездки в горы, а старый добрый телевизор.
Я хочу улыбаться людям и смотреть в будущее с оптимизмом. Но они не дают мне ни единого шанса это сделать. Правда, я пытаюсь, но не могу. Поверьте. <...> Потому что мир пропитан людской ненавистью друг к другу. Мужики ненавидят баб, бабы ненавидят мужиков, родители ненавидят своих детей, дети жаждут смерти своих родителей, начальники готовы уничтожить подчинённых, а подчинённые готовы вцепиться в глотки своим начальникам, чтобы потом занять их места. Депутаты ненавидят своих избирателей, а избиратели ненавидят тех, за кого голосуют. Народ ненавидит олигархов, а те ненавидят народ. <...> Все ненавидят всех, при этом забывая, что все вокруг ничуть не лучше и не хуже их самих. Мы все чьи-то родители и одновременно чьи-то дети. Мы сами суки-бабы и козлы-мужики, мы чьи-то начальники и чьи-то подчинённые. Мы сами и электорат, и президенты. А главное — мы многонациональны и исповедуем разные религии. Так почему же, *** вашу мать, мы не можем просто ужиться друг с другом? Это же не так сложно, правда? Это не требует каких-то материальных затрат, душевных мук или растраченных калорий. Всё, что нам нужно, это немного терпимости друг к другу. Но нет. Границы, религии, национальности, государственный строй, экономические разногласия — все это ничто по сравнению с тем, что по-настоящему движет нами. Имя этой движущей силы — НЕНАВИСТЬ. <...> Есть ещё одно. То, что всех тут объединяет перед тем, как повести вперёд. СТРАХ. Всеобщий, парализующий страх. <...> И только медиа не боится никого и ничего. <...> Не делайте из неё монстра. Как раз наоборот. Она — добренький старичок, вроде Олле Лукойе, который ходит с двумя зонтиками и показывает всем сны. Иногда цветные, иногда чёрные. В зависимости от того, кто чего заказал и кто чего заслужил. А так как эти сны сотканы из ваших чувств, медиа просто отбирает из них самые сильные. СТРАХ И НЕНАВИСТЬ. Ведь это ваши самые любимые, а главное, самые искренние чувства, не правда ли? <...> Страх и ненависть — единственные средства для управления трусливым и озлобленным стадом. Все зеркально, не правда ли? Мы играем только ту музыку, которую вы заказываете. Только ту, которую вы хотите слушать. Только ту, которой вы достойны. <...> Вы отлично научились бояться и ненавидеть. Может быть, попробуете научиться любить? Слишком сложно? Ну, тогда включайте телевизор, вы снова в студии.
У меня всего два развлечения: быдло-ящик и бухло.
Пятьдесят процентов политиков нацелены на создание проблемы, другие пятьдесят на ее решение. Надо что-нибудь подпортить, а потом заявится на телевидение с готовым решением. Например, создав волну преступности, тут же кто-нибудь возглавит борьбу с ней.
Венди, надо уметь правильно выстраивать приоритеты. Что важнее — засветиться в телике, или предотвратить какое-то дурацкое убийство?
— Если они считают, что ты глуп, то они просто не видели настоящих дураков!
— Но они же смотрят телевизор...
Почему вас безумно раздражает ведущий утреннего шоу, который путает падежи и склонения, говорит дурацкие шутки, и сам смеется над ними.
Потому что этот, вполне нормальный парень, дорвавшийся до микрофона, не понимает, что он идиот в эфире.
Сейчас придут телевизионные деятели искусств.
Телевидение — величайший наркотик подавления. Контроль программ, типичность программ, повторение программ неизбежно делают из него инструмент подавления, зомбирования и манипуляции.
Если морфий прекрасно утолял боль телесную, телевидение оказалось отличным болеутоляющим для ума.
Иногда нужно смотреть бессмысленную фигню по телику, чтобы не расстраиваться из-за всего, что происходит в жизни.
У богатых людей — большая библиотека. У бедных людей — большой телевизор.
Когда вместе сидишь под звёздами и знаешь, что вместе пойдёшь ко дну или поплывёшь дальше, терпимое отношение ко взглядам другого даётся куда легче, чем когда сидишь по разные стороны границы и, уткнув нос в газету или телеэкран, заглатываешь тщательно причёсанные фразы.