... и наконец, когда я полностью опутал жаром пышущую душеньку этой сетью бесплотных ласок, я посмел погладить ее по ноге, по крыжовенным волоскам вдоль голени.
Случилось так, что один брат из скита совершил прегрешение. Старцы собрались и попросили авву Моисея присоединиться к ним. Однако тот отказался прийти. Священник отправил ему послание в таких словах: «Приди, собрание братьев ожидает тебя». Тогда тот встал и отправился в дорогу, взяв с собой старую дырявую корзину, которую наполнил песком и влачил за собой.
Старцы вышли ему навстречу и спросили:
— Что это, отче?
Старец ответил:
— Мои грехи стелятся за мной, и я не замечаю их, однако ныне прихожу судить чужие грехи!
Мир не поднялся выше истины, высказанной сирийским христианином, жившим в шестом веке, — повторял Иконников, — «Осуди грех и прости грешника».
Все грешны, все прощения ждут.
Да будет милостив ваш суд.
— На мгновение я познал в себе добро. И за этот грех, за грех самопознания, один из нас должен умереть. — Это будешь ты. Умереть должен ты.
— Знаешь, Тодд, отчасти, я даже надеюсь, что ты прав.
Когда-то жили трое трудолюбивых монахов. Один из них избрал для себя дело – примирять ссорящихся между собой людей. Другой – посещать больных. Третий удалился безмолвствовать в пустыню. Первый, трудясь по причине ссор между людьми, не мог излечить всех и, со скорбью придя к посещавшему больных, нашел его также ослабевшим и не старающимся об исполнении своего обета. Согласившись, оба они пошли к пустыннику, поведали ему печаль свою и просили сказать им, что доброго сделал он в пустыне. Немного помолчав, пустынник влил воду в чашу и говорит:
– Смотрите на воду.
А вода была мутная, так что ничего не было видно в ней. Спустя немного времени он опять говорит:
– Смотрите, теперь вода устоялась.
Как только они посмотрели в воду, то увидели свои лица, как в зеркале. Тогда он сказал им:
– Так бывает и с человеком, живущим среди людей. От смущения он не видит грехов своих. А когда он безмолвствует, и особенно в пустыне, тогда видны его недостатки.
Монашеская аскеза не только подменила евангельскую заповедь любви послушанием, но и извратила самое послушание. Послушание перестало быть слушанием Бога, служением Богу и стало послушанием человекам. Даже св. Симеон Новый Богослов, величайший мистик православного Востока, у которого есть очень смелые мысли, говорит: «Даже глотка воды проглотить не проси, хотя бы случалось тебе быть палимому жаждой, пока духовный отец твой, сам в себе подвинуть будучи, не велит тебе этого сделать». Самое главное — отсечение человеческой воли. Все приспособлено к борьбе с грехом. Но крайние формы послушания и покаяния приводят к потере совести и достоинства человека. Аскеза может вести к очерствлению сердца и боязни человеческих душевных движений. Устанавливается постоянное запугивание опытом гордости, и на этой почве укрепляется ложное смирение и послушание. Но смирение и послушание, связанные с чувством греховности человека, легко ведут к неосознанной гордости, гордости смиренных, к недоброжелательству и даже злобности. Такова диалектика духовной жизни.
Любовь подобна купели, где смываются все прегрешения. Она и свет, она и крылья… она и утешение…
Смерть праведника всегда бывает славна перед Господом, смерть же грешника мерзостна.
Почему ты сделал грехом зависть, а не злорадство? Лучше было бы наоборот. Чтобы большим грехом было сказать «Пусть у нее не будет!», чем «Пусть будет и у меня!». Отчего тот, кого лишили всего, не смеет даже мечтать?
В преисподней метались злобные черти и рвали на себе волосы, оттого что я так долго не совершал смертного греха, за который Господь по справедливости низверг бы меня в ад…
Династия Грозного исчезла, и Борис Годунов оказался ее ближайшим родственником. Законность его избрания на царство не подлежит никакому сомнению, как и его выдающиеся государственные способности. <...> С Борисом Годуновым все, в сущности, было в порядке, кроме одного: тени Царевича Дмитрия. И московская олигархия во главе с князем Василием Шуйским нащупала самый слабый, — единственный слабый пункт царствования Годунова: она создала легенду о Борисе Годунове, как об убийце законного наследника престола. И тень Царевича Дмитрия стала бродить по стране. <...> Кто в Византии стал бы волноваться о судьбе ребенка, убитого двадцать лет тому назад? Там сила создавала право, и сила смывала грех. На Руси право создавало силу, и грех оставался грехом.
И кто сказал, что религиозным людям можно грешить и каяться? Я вот не понимаю! Сделал ты пакость — плохо! А пошел, раскаялся, покаялся — герой! А то, что через неделю будет пакость-2? Это как? Не лучше ли изначально не быть гадом, чем грешить и каяться?
Мишель — ее большая нечистая тайна, грех и наказание, а так сладко сознаться в грехе тому, кто свят.
Земля всегда безгрешна. Её могут запятнать лишь наши поступки.
Да, вся эта гадость, все эти грехи могут исходить от обычного человека, который живет за углом. Он не преступник, не злодей – самый обычный человек, которого вы, возможно, даже знаете и с которым вы в хороших отношениях. Мы, люди, так отвратительны.
— Только у меня и мысли грешные.
— Ну что ж. Это можно и бесплатно.
Не напрягай связки. <...> У тебя одна краска: чистота. Бедновато, но прекрасно, как ангелы в старых церковных витражах. У греха всегда богаче арсенал средств.
Нельзя, матушка, без греха: в миру живем.
Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми.
— Я согрешил.
— Согрешил? Дети никогда не совершают грехов.
— Я уже не ребенок!
— Горишь почему?
— По грехам.
— Так велики?
— Больше кузнечика и меньше воловья носка.
— Значит, почти святой. Для таких у меня места нет. Все переполнено грешниками, как церковь в воскресный день.
Я понимаю, это были большие грехи, но это были грехи любви.
— Расскажите про это. Как вас взяли на службу?
— Это был священник, приехавший в деревню Фелсона. Он сказал, что те, кто пойдут в Крестовый поход, получат благословение от церкви, прощение грехов. Именно это и привлекло внимание тогда еще юного Фелсона.
— Это неправда.
— И он спросил священника: какие грехи будут прощены? Простят ли прелюбодеяние? Тот ему ответил: да. За 2 года службы. А как насчет кражи? Да. За три года службы. Фелсон хорошенько подумал и говорит священнику: запишите меня на 10 лет.
Грехи человека — его личное дело.
То, что я согрешила — к следствию отношения не имеет! Что же я согрешить спокойно не могу?
Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть.
Напраслина страшнее обличенья.
И гибнет радость, коль её судить
Должно не наше, а чужое мненье. Как может взгляд чужих порочных глаз
Щадить во мне игру горячей крови?
Пусть грешен я, но не грешнее вас,
Мои шпионы, мастера злословья. Я — это я, а вы грехи мои
По своему равняете примеру.
Но, может быть, я прям, а у судьи
Неправого в руках кривая мера, И видит он в любом из ближних ложь,
Поскольку ближний на него похож!
У тебя когда-нибудь появляется чувство, что тебя наказывают за твои грехи?
Грех — не грех, если никто этого не видел.
Самый глупый из грехов дьявола — это тщеславие.
В сети наши грехи будут жить вечно.
Все грехи отмолятся,
Знай себе греши.
Погубил ли человек свою душу в Эдеме? Скажу вам то, чего никто не слышал. Адама я сотворил семнадцатилетним, Еве было пятнадцать, от силы шестнадцать. Я считал, что это будет средний возраст. Кто же знал, что люди будут жить так долго? Теперь я понимаю, что они были дети, несмышлёныши. Дети не могут погубить душу, они лучшее, что у меня есть.
Все люди совершают ошибки, но если ты согрешила, то должна искупить этот грех, совершить искупление… За тяжкий грех — большое, за маленький — маленькое.
— Благослови меня, отец. Моя последняя исповедь... Всё равно. У меня такой технический вопрос. У меня бывают плохие мысли. Правда плохие мысли.
— Плотского характера?
— Нет, нет. Я хочу погубить жизнь человека, его карьеру. Я просто жажду мести. По шкале грехов, это очень ужасно? Это можно замолить?
Вы из тех, кто первый бросит камень — овцы без пастыря, пастырь без паствы. Ваши грехи держат вас здесь!
Грехи существуют, чтобы ими наслаждаться
Все не могут быть плохими, всё не может быть грехом.
— Тот, кто грешит, — от Дьявола.
— Тогда мы все от Дьявола.
Иногда возникает непреодолимое желание исповедаться. И нельзя упускать этот момент.