Чужая душа потёмки.
— Извините за нескромный вопрос!
— Коли очень нескромный, так не спрашивайте.
Вот красота-то куда ведет. Вот, вот, в самый омут!
Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита.
— Да разве вы не видите, что эта женщина создана для роскоши? Дорогой бриллиант дорогой и оправы требует.
— И хорошего ювелира.
— Совершенную правду вы сказали. Ювелир — не простой мастеровой: он должен быть художником. В нищенской обстановке, да еще за дураком мужем, она или погибнет, или опошлится.
У вас шансов больше моего: молодость — великое дело.
Ничего не суконное. Рыло как рыло. Был бы ум в голове...
... честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать.
Да, с деньгами можно дела делать, можно. Хорошо тому, Василий Данилыч, у кого денег-то много.
Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать.
А как влюбляются люди необразованные: от всей души, то есть от всей своей первобытной дикости!
Легко сказать – бросить! Тебе это, может быть, все равно; ты одну бросишь, а другую найдешь. А я не могу этого! Уж я коли полюбил…
Вот тебе первая примета: как ты увидишь его, вся в лице переменишься.
Велико наслаждение видеть вас, а еще больше наслаждения слушать вас.
Какой глупый-то! Да разве жизнь-то мила только деньгами, разве только и радости, что в деньгах? <…> Сама-то жизнь есть радость, всякая жизнь — и бедная, и горькая — все радость…
Надо думать, о чем говоришь. Болтайте с другими, если вам нравится, а со мной говорите осторожнее!
Люблю очень с детьми разговаривать — ангелы ведь это.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Молчи, коли уж лучше ничего не умеешь.
Нет, теперь не ожидала. Я ждала вас долго, но уж давно перестала ждать.
По почерку сейчас можно узнать характер! Ровно — значит аккуратен... кругло, без росчерков, ну, значит не вольнодумец.
Мне равнодушно нельзя оставаться: надо либо плакать, либо смеяться.
Все в огне гореть будете неугасимом.
Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я думала... А ведь есть люди, для которых это легко. Видно, уж тем совсем жить нельзя; их ничто не прельщает, им ничто не мило, ничего не жалко... Да ведь и мне ничто не мило, и мне жить нельзя, и мне жить незачем! Что ж я не решаюсь?... Просто решимости не имею. Жалкая слабость: жить, хоть как-нибудь, да жить... когда нельзя жить и не нужно... Как хорошо умереть... пока еще упрекнуть себя не в чем.
Пусть веселятся, кому весело... Я не хочу мешать никому! Живите, живите все! Вам надо жить, а мне надо... умереть... Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь... вы все хорошие люди... я вас всех... всех люблю.
Для несчастных людей много простора в божьем мире: вот сад, вот Волга. Здесь на каждом сучке удавиться можно, на Волге — выбирай любое место. Везде утопиться легко, если есть желание да сил достанет.
Вот еще какие земли есть! Каких-то, каких-то чудес на свете нет! А мы тут сидим, ничего не знаем. Еще хорошо, что добрые люди есть; нет-нет да и услышишь, что на белом свету делается; а то бы так дураками и померли.
Женское сердце мягко. Мягко-то оно мягко, зато уж ведь и злей-то женщины ничего на свете нет, если её обидеть чувствительно. Страшно становится. Женщина отомстит ужасно, она может такую гадость придумать, что мужчине и в голову не придёт.
Вы белый голубь в черной стае грачей, вот они и клюют вас. Белизна, чистота ваша им обидна.
Отчего я люблю щуку ловить? Оттого, что она обидчица, рыба зубастая, так и хватает. Бьется, бьется мелкая рыба, никак перед щукой оправдаться не может.
Какие нежности при нашей бедности!
Эх, кабы я беден был, я бы и человек был.
Мы все должны сочувствовать бедным людям, это наш долг, обязанность, тут и разговаривать нечего.
— Страшней бедности ничего нет.
— Есть, Лидия: порок.
— Порок! Что такое порок? Бояться порока, когда все порочны, и глупо, и нерасчетливо. Самый большой порок есть бедность. Нет, нет! Это будет первый мой женский подвиг. Я доселе была скромно кокетлива, теперь я испытаю себя, насколько я могу обойтись без стыда.
— Ах, перестань, Лидия! Ужасно! Ужасно!
— Вы старуха, вам бедность не страшна, я молодая и хочу жить. Для меня жизнь там, где блеск, раболепство мужчин и безумная роскошь.
— ... допускаете ли вы, что человек, скованный по рукам и по ногам неразрывными цепями, может так увлечься, что забудет все на свете, забудет и гнетущую его действительность, забудет и свои цепи?
— Ну, что же! И хорошо, что он забудет.
— Это душевное состояние очень хорошо, я с вами не спорю; но оно непродолжительно. Угар страстного увлечения скоро проходит, остаются цепи и здравый рассудок, который говорит, что этих цепей разорвать нельзя, что они неразрывны.
— Неразрывные цепи! Вы женаты?
— Нет.
— А всякие другие цепи — не помеха! Будем носить их вместе, я разделю с вами эту ношу, большую половину тяжести я возьму на себя.
— Я обручен.
— Ах!
— Вот золотые цепи, которыми я окован на всю жизнь.
Не очень-то нынче старших уважают.
Открылась бездна, звезд полна,
Звездам числа нет, бездне – дна.
Нынче всякий норовит, как тебя за ворот ухватить, а ты совести захотел.
Против хорошего человека у всякого есть совесть; а коли он сам других обманывает, так какая же тут совесть!
Да такую свадьбу задам, что ты и не видывал: из Москвы музыкантов выпишу, один в четырех каретах поеду.