Женщины и дети твердо знали: нет такой беды, которую нельзя было бы стерпеть, лишь бы она не сломала мужчин.
Сколько у тебя есть в кармане, на столько у тебя и свободы.
Лошадей кормят, даже если они стоят без работы, хозяину и в голову не придет морить их голодом. А вот когда на него работают люди, плевал он на них. Выходит, лошадь дороже людей? Не понимаю я этого.
Люди бегут от того ужаса, который остался позади, и жизнь обходится с ними странно — иной раз с жестокостью, а иногда так хорошо, что вера в сердцах загорается снова и не угаснет никогда.
Человеку положено до всего добираться своим умом.
Дед и бабка ковыляли по двору наперегонки. Они воевали друг с другом всю жизнь и любили эту войну, не могли существовать без неё.
Спокойствие лучше, чем радость. Оно надежнее.
Мы народ, Том, мы живые. Нас не уничтожишь. Мы народ — мы живем и живем.
— Иной раз трудно соблюсти закон, — сказал отец. — Особенно если хочешь, чтобы все было по-честному.
— Закон меняется, — сказал он, — а людские нужды остаются прежними. Ты имеешь право делать то, что тебе нужно делать.
Даст Бог, придет время, когда добрые люди не все будут бедняками.
Отчаяться каждый может. А вот чтобы совладать с собой, нужно быть человеком.
Люди тянутся к лучшей жизни, ищут её — и найдут. Обида многое может сделать, обиженный человек — горячий, он за свои права готов биться.
Если миллион акров нужен ему, чтобы почувствовать своё богатство, значит, душа у него нищая, а с такой душой никакие миллионы не помогут.
— Одно я заучила крепко, — сказала она. — Все время этому учусь, изо дня в день. Если у тебя беда, если ты в нужде, если тебя обидели — иди к беднякам. Только они и помогут, больше никто.
Грехи есть у всех. Что кажется нам грехом? То, в чем мы не чувствуем уверенности. А тех, кто во всем уверен и не знает за собой никаких грехов, — тех сволочей я, на месте бога, гнал бы пинком в зад из царства небесного. Видеть их не могу.
<...> в глазах голодных зреет гнев. В душах людей наливаются и зреют гроздья гнева — тяжёлые гроздья, и дозревать им теперь уже недолго.
<...> страх покидал их лица, уступая место злобе. И женщины облегчённо вздыхали, зная, что теперь не страшно — мужчины выдержат; и так будет всегда — до тех пор, пока на смену страху приходит гнев.
Потребность рождает идею, идея рождает действие.
— Мы обязаны вам, — сказал отец.
— Когда приходит смерть, стоит ли считаться, — сказал Уилсон. И Сэйри подхватила:
— Стоит ли считаться.
— Только у меня и мысли грешные.
— Ну что ж. Это можно и бесплатно.
Спорь, всегда спорь, не сдавайся без боя. После этого чувствуешь себя человеком. И он тоже чувствует себя человеком.
Каждую ночь мир строился заново, и в нем было все — и дружба и вражда; в нем были хвастуны и трусы, были тихие люди, скромные люди, добрые люди.
Каждой ночью в нем завязывались отношения между людьми, без чего не может существовать ни один мир, и каждым утром он снимался с места, словно бродячий цирк.
Смерть — это друг, а сон — брат смерти.
В ком осталось истинное благочестие, тех можно теперь по пальцам перечесть
Тебе бы только поговорить. Если бы тебя вздернули на виселицу, ты бы и с палачом словечком перекинулся.
Откуда не имеющему собственности человеку знать болезненный зуд собственничества.
Есть такая поговорка: кто в горе родится, у того счастливая жизнь.
Смолоду кажется, что тебя хватит на тысячу жизней, а на самом-то деле дай бог одну прожить.