Я стою на краю на обрыве над рекой,
Hе могу пошевелить ни рукой, ни головой,
Защемило сердце мне, в голове замкнуло,
Мне осталось только петь то, что ветром
В голову надуло...
Олег Майами: Грех п*дару плохо петь.
Тамби: Это у тебя на могильном камне будет?
Шёл как-то по лесу один человек, шёл — песню пел. Да так задорно да ловко, что очаровал лесных птиц. Когда же он вышел на поляну, они собрались вокруг него, славя его певчее сердце.
— Это неудивительно, — сказал человек. — Я всю свою жизнь посвятил музыке и иной участи не желаю.
— Так давай петь вместе, — предложил соловей.
— Давай.
Взял человек палочку, обвёл взглядом птиц и стремительно поднял вверх обе руки. Птицы испугались этого движения и спрятались в лесных зарослях. Как ни звал их тот человек, они — ни гу-гу.
Тот человек был дирижёром. А птицы не знают нот.
— Все же не могут...
— Чего не могут?
— Веселиться, петь, плясать... Не бе-да! Да-да-да! И тому подобное...
И я умолк подобно соловью:
Своё пропел и больше не пою.
Когда я решила стать певицей, моя мать предупреждала меня о том, что я много времени буду проводить одна. Впрочем, как и все мы. Одиночество сопровождает нас по жизни.
Чем больше сидишь дома один, тем больше разговариваешь сам с собой. Потом начинаешь петь.
Петь — хорошо. Пение оживляет душу. По-моему, песня — величайшее достижение культуры Лилим.
Ах, как он поет! Он душу из меня вынимает. Еще немного, и я не смогу его убить.
Хорошо живёт на свете
Винни-Пух,
Оттого поёт он эти песни вслух.
И не важно, чем он занят,
Если он худеть не станет,
А ведь он худеть не станет,
Если конечно вовремя подкрепиться.
Да!
Шас спою!..
Старайтесь чаще петь. Пение прогревает душу.
— Ага, петь хочется.
— Какое несчастье!
— Слышь, герой, тебе надо отоспаться. Я поработаю, а ты найди мотель и поспи. Хорошо?
— Что бы я не делал, Дин, Глюцифер не затыкается.
— Даже сейчас?
— Да, сейчас он поет «Лестницу в небо».
— Классная песня.
— Но не в пятидесятый раз подряд.
— Куда едет собака-крымский царь? Собака!
— Какая это собака?! Не позволю про царя такие песни петь! Распустились тут без меня! Что за р-репертуар у вас? Надо что-нибудь массовое петь, современное: трали-вали, тили-тили, это нам не… тили-тили, это вам не трали-вали…
Я скорее сдохну, чем буду петь Satisfaction, когда мне будет 45!
То, что глупо говорить, следует петь.
Музыкального слуха я лишен, зато всегда готов компенсировать громкостью и чувством исполнения.
Мой вокал требует курения. Это часть подготовки. Я должен курить, поскольку если не буду этого делать, пострадает мой голос. Я не могу выполнять свою работу, если не буду пить и курить.
Если попугайчики не поют, то это может быть по двум причинам: либо они старые, либо им грустно.
Приятельница сообщает Раневской:
— Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа...
Фаина Георгиевна прерывает ее возгласом:
— Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу!
God gave me a voice to sing with, and when you have that, what other gimmick is there?
— Юлий, просыпайся! Тут чудо! Кони с крыльями!
— Где?!
— Быстрее, быстрее!
— Ну, и где кони?
— Только что здесь б-были...
— Послушай, княже: ну какие кони?...
— С крыльями!
— А-а-а, ну если с крыльями, значит, пегасы. Любимцы муз, коротко говоря. Помогают поэтам там, художникам разным, вселяют в них вдохновение, так сказать. Приснились что ли?...
— Да ничего не приснились! Я хочу пегаса!
— Исключено.
— Почему?
— У тебя талант есть? Ну может, ты тайно стихи пишешь или там, живописью балуешься, а?
— Ха, типун тебе на язык!
— Тогда увы, пегас к тебе не прилетит. Не огорчайтесь, светлейший. Талант вообще редко в природе встречается, особенно среди... Э-э-э...
— Нет, погоди. А если я, к примеру, спою? Вдруг ко мне пегас прилетит или у тебя крылья вырастут? Я люблю петь.
— Хм, я думаю, от твоего пения у меня даже зуб не вырастет, не то что крылья.
— А я всё-таки попробую. Выступает Князь. Антошка, Антошка, пойдём копать картошку, Антошка, Антошка, пойдём копать карто-о-ошку-у-у... Смотри, смотри! Прилетел, прилетел!
— Мда, это он не разобрался...
— А он неплохо поёт!
— Вот только в ноты не попадает.
Единственной стоящей упоминания певицей Ланкра была нянюшка Ягг, которая применяла к песням чисто баллистический подход. Это когда нацеливаешься голосом в конец куплета, а дальше бьешь из всех орудий.
Вы не должны быть величайшим певцом в мире. Всё, что нужно для серьёзного успеха – это быть уникальным. Всякий раз, когда вы открываете рот, люди знают: «О, это Ван Моррисон». Или: «А вот Боб Дилан». Или: «Боно». Вы должны иметь характерный голос, который сродни уникальному отпечатку пальца. Тогда ваш тембр сделает за вас половину работы.
Приходит, смотрит чёрными глазами из бездны сна. Чего-то ждёт, куда-то манит, и как струна волшебной скрипки, звучит в ушах знакомый голос… Цветком прекрасным, словно лотос, моя душа вдруг распускается, а сердце стучит быстрей. Скажи, к каким глубинам дверцы ведут во сне? Не умолкай! Пусть песня эта летит из снов в реальный мир, и пусть, согрета её теплом, я тоже стану тихой скрипкой или струной… И строки сложатся в молитву сами собой, и будет проще достучаться до тех высот, откуда льётся вариация вот этих нот… Не умолкай! Пусть тёплый ветер уносит вдаль с твоей мелодией по свету мою печаль…
Потом проснусь – неуловимо мелькнёт из сна мотив мелодии любимой…
Звучи, струна!
Если я выйду замуж, петь для меня будет Стинг, а не кто-то по имени Геллер, и не кто-то по имени Бинг!
— Любите вы уличное пение? — обратился вдруг Раскольников к одному, уже немолодому, прохожему, ставшему рядом с ним у шарманки и имевшему вид фланера. Тот дико посмотрел и удивился. — Я люблю, — продолжал Раскольников, но с таким видом, как будто вовсе и не об уличном пении говорил, — я люблю, как поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают...
— Не знаю-с... Извините... — пробормотал господин, испуганный и вопросом, и странным видом Раскольникова, и перешел на другую сторону улицы.
— Я слышал чьё-то пение. Это миссис Кэролл?
— Возможно. Сейчас весна, а весной люди поют, когда счастливы.
Потом снова пели, пока не позвонила соседка снизу с вопросом: «Мария, ты что, стаю волков завела? Так хоть накорми! А то так жалостливо воют, что сил слушать больше нет!»
Двое из их компании пели совсем другую песню, один вообще не помнил ни единого слова, но глаза у всех одинаково горели от удовольствия.
Она верила в Бога только когда слышала детское пение.
Не напрягай связки. <...> У тебя одна краска: чистота. Бедновато, но прекрасно, как ангелы в старых церковных витражах. У греха всегда богаче арсенал средств.
Когда мы с тобой пели, я была просто… девчонкой.
— Вы спятили? Как я буду петь с таким голосом?
— Помолчи. Петь буду я, а ты рот просто открывай. Доверься мне. Делай, как я говорю.
— Что за идиотизм?
— Что ты сказал?
— Ничего.
— Разверни диафрагму!
— Он ее дома забыл.
— Все у тебя есть.
— Все есть, а слуха нет.
— Я не могу петь, как ты!
— Конечно, нет. Ты должен петь, как умеешь ты!
— Я серьёзно, потрясно поёшь! Ты певица, да?
— Чуть не стала ею. Но упала в обморок прямо на сцене. Я увидела, как много людей на меня смотрит — и конец карьере. А ты? Ты, наверное, тоже много поёшь?
— О, да, душ и мочалка в восторге от меня!
— Если будешь делать афишу — на ней должна быть я. Это мое пение привлекает сюда толпы людей.
— Прости, Джейн, но пение сложнее рисовать.