I've dug two graves for us, my dear,
Can't pretend that I was perfect, leaving you in fear,
Oh man, what a world, the things I hear!
If I could act on my revenge, then, oh, would I?
Some kill, some steal, some break your heart,
And you thought that I would let it go and let you walk,
Well, broken hearts break bones, so break up fast,
And I don't wanna let it go, so in my grave I'll rot.
Я выкопал две могилы для нас, дорогая,
Не могу притворяться, что был совершенным, я бросил тебя напуганной,
Боже, ну и мир, что я слышу!
Если бы я мог отомстить, сделал ли бы я это?
Кто-то убивает, кто-то крадёт, кто-то разбивает тебе сердце,
Ты думала, что я забуду и дам тебе уйти,
Что ж, разбитые сердца ломают тела, так что рви быстрее,
Я не хочу забывать, поэтому буду гнить в своей могиле.
Help, I lost myself again
But I remember you
Don't come back, it won't end well
But I wish you'd tell me too
Our love six feet under
I can't help but wonder
If our grave was watered by the rain
Would roses bloom?
Could roses bloom
Again?
Помоги, я вновь запуталась в себе
Но я помню тебя,
Не возвращайся, это не кончится добром,
Но я хочу, чтобы ты мне тоже всё рассказал.
Наша любовь закопана в шести футах под землёй,
Я не могу не задаваться вопросом,
Полил ли нашу могилу дождь,
Зацвели бы на ней розы?
Расцвели бы розы
Снова?
Посмотри же, солдат, — это юность твоя,
У солдатской могилы стоят сыновья.
Так о чем же ты думаешь, старый солдат?
Или сердце болит, или раны горят...
Олег Майами: Грех п*дару плохо петь.
Тамби: Это у тебя на могильном камне будет?
Она угасла, потому что настала зима. Она угасла, потому что устали крылья.
Горькое, непонятное заблуждение! Смешное недоумение ребенка!
Они думают, что она вечна. Они верят в ее бессмертие.
Горькое, непонятное заблуждение! Смешное недоумение ребенка!
Я не пришел будить тебя. Я не пришел звать тебя.
Тяжела могильная плита. Еще тяжелее веки умершего.
Ты знаешь, что вянут молодые березы. Ты знаешь, что листья засохшие шепчутся с ветром.
Тяжела могильная плита. Еще тяжелее веки умершего.
Три лилии, лилии три на могиле моей без креста.
Три лилии, чью позолоту холодные ветры сдувают,
И чёрное небо, пролившись дождём, их порой омывает,
И словно у скипетров грозных, торжественна их красота.
Растёт из раны одна, и как только закат запылает,
Окровавленной кажется скорбная лилия та.
Три лилии, лилии три на могиле моей без креста.
Три лилии, чью позолоту холодные ветры сдувают.
Другая из сердца растёт моего, что так сильно страдает
На ложе червивом; а третья корнями мне рот разрывает.
Они на могиле моей одиноко растут, и пуста
Вокруг них земля, и, как жизнь моя, проклята их красота.
Три лилии, лилии три на могиле моей без креста...
Что ни говори, а тянет вампиров к могилам. Чуете, дохлые, где вам место.
На могильных плитах надо ставить эпитафию «Устал», возможно, не от самой жизни, просто слишком устал, чтобы за нее цепляться.
Оставьте почести сенаторам и ученым. А на моем могильном камне напишите: «Говорил же вам: я болен».
Берегите слезы ваших детей, дабы они могли проливать их на вашей могиле.
А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять старый фонарный столб на случай, если вы ночью забредёте к моей могиле поприветствовать меня. А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с другими, сплетать вечно. И если вы придёте в гости, оставьте яблоко для привидений.
И в День Победы, нежный и туманный,
Когда заря, как зарево, красна,
Вдовою у могилы безымянной
Хлопочет запоздалая весна.
Она с колен подняться не спешит,
Дохнет на почку, и траву погладит,
И бабочку с плеча на землю ссадит,
И первый одуванчик распушит.
— И запомни: всё, что мы друг другу рассказали, это секрет.
— Санёк, ты же знаешь... Я могила. Могила могил!
Я просыпаюсь один, в наполненном тишиной доме. Отсутствующий звук играющих детей напоминает тёмную могилу, которая призывает меня спуститься в землю, туда, где можно найти лишь трупы. Неважно! Мои дети зовут меня, и я их не брошу. Я найду их.
Порой человека сводит в могилу его же мастерство.
— Это твоя мама приготовила! Знаешь как я догадался…Все мамы готовят так, что пальчики оближешь! А ты не будешь?
— А они не обидятся?
— Они? Кто они?
— Ну они…
— Они – это кто?
— Они…
— Да кто они та? Кто тут кроме нас?
— Ну, мы же расположились на могилах, не хорошо это…
— А они, секунду…Петр 1903 год, этот бедняга лежит здесь уже 100 лет, от него уже даже воспоминаний не осталась…ну если вы настаиваете, я приглашу его на обед. Привет Петр, я Адитья Сетхи, а это Лаки Неги, приятно познакомиться! Мы хотим пригласить вас отобедать с нами, уверяю, вам понравится. Если бы у вас были пальцы, вы бы их откусили, до того все вкусно, это ведь мама Лаки приготовила. Курица и картошка, хлеб и лепешки, ты воскреснешь из мертвых, отведав немножко!
Мой дух уже в иных пределах.
Любимый, не роняй слезы́!
Моя душа туда взлетела,
Где остановлены часы.
Там — вечный день, там — все свободны,
Покой и радость на челе...
И я молюсь о вас сегодня,
О вас — идущих по земле.
<...>
Но не печальтесь у могилы,
Не верьте, что огонь погас...
Я помню вас! Я вас любила!
Я и сейчас молюсь о вас!
Могилы нужны живым, а не мертвым. Они дают нам возможность думать о них, а не о том, что те, кого мы любили, гниют под землей. Мертвым безразличны красивые цветы и мраморные статуи.
— То, что люди делают со своими умершими, скорее отражает их собственные представления, чем представления их ушедших близких. <...>
— Но если для мёртвых эти памятники не значат ровным счётом ничего, то разве имеет для них хоть какое-нибудь значение то, что мы с ними делаем? Если им всё равно, то не должны ли мы делать то, что важно для нас? Ведь здесь в конечном счёте остаёмся мы? Я часто думала, что на самом деле это место предназначено для живых, а не для мёртвых. Мы украшаем могилу, чтобы она напоминала нам об умерших и о наших воспоминаниях.
— Кости? Скелет!
— Конечно кости. Они тут повсюду. Рок, это кладбище людей, о которых все забыли. Их забрала старуха с косой не по их воле. Ни цветов, ни свечей. Никто не придёт, никто не помянет. Чёртовы катакомбы — только без святых мощей. Никогда не любила такие места. Здесь воняет гнилью. Будем здесь слишком долго — испортим себе лёгкие.
— Эй, Реви, по-твоему, что они здесь чувствовали? О чём они думали, когда погас свет, и кончился воздух?
— Это слишком мрачно. Не хочу об этом думать. Когда умираешь от удушья — чувствуешь, что умираешь от удушья. Когда умирают чужие люди — это просто умирают чужие люди. Думать об этом бесполезно, Рок. Думай о том, что не будет мешать.
Могилы в очень плохом состоянии: они задушены сорняками, лишены последнего осколка мрамора и всех оград, какие только удалось стащить. Странно, когда могилы так заросли и заброшены, люди в них делаются по-настоящему мертвыми…
Даже ходячие мертвецы иногда возвращаются в могилу.
... Неужто единственной памятью об умершем останется обычный камень?
Надгробия обычно пользуются уважением дольше, чем прах покойного, который погребен под ними.
«Все дело в стиле и ценности материала», – просветил меня черт.
— Наше счастье — это дорога.
— Будь они прокляты, наши дороги. Скажи мне, Диго, где могила моего отца? Где могила моей матери? Где-то там, на дорогах? Лучше бы я умер вместе с ними.
Слабые должны спускаться в могилу первыми.
Четыре месяца назад! Да ведь четыре месяца назад Далтон, Резака, гора Кеннесоу были лишь географическими названиями или станциями железных дорог. А потом они стали местами боев, отчаянных, безрезультатных боев, отмечавших путь отступления войск генерала Джонстона к Атланте. А теперь и долина Персикового ручья, и Декейтер, и Эзра-Чёрч, и долина ручья Ютой уже не звучали как названия живописных сельских местностей. Никогда уже не воскреснут они в памяти как тихие селения, полные радушных, дружелюбных людей, или зеленые берега неспешно журчащих ручьев, куда отправлялась она на пикники в компании красивых офицеров. Теперь эти названия говорили лишь о битвах: нежная зеленая трава, на которой она сиживала прежде, исполосована колесами орудий, истоптана сапогами, когда штык встречался там со штыком, примята к земле трупами тех, кто корчился на этой траве в предсмертных муках... И ленивые воды ручьев приобрели такой багрово-красный оттенок, какого не могла придать им красная глина Джорджии. Говорили, что Персиковый ручей стал совсем алым после того, как янки переправились на другой берег. Персиковый ручей, Декейтер, Эзра-Чёрч, ручей Ютой. Никогда уже эти названия не будут означать просто какое-то место на земле. Теперь это место могил, где друзья покоятся в земле, это кустарниковые поросли и лесные чащи, где гниют тела непогребенных, это четыре предместья Атланты, откуда Шерман пытался пробиться к городу, а солдаты Худа упрямо отбрасывали его на исходные позиции.
Опрометчивость и импульсивность когда-нибудь сведут меня в могилу.
На братских могилах не ставят крестов, и жены на них не рыдают.
Любовь... Мы вот с Серегой от Бреста до Сталинграда топали с любовью... И от Сталинграда сюда, до Днепра. С любовью... Я по этому маршруту смогу через сто лет без карты летать. Потому что по всему маршруту могилы наших ребят из «поющей». И там не одна эскадрилья, там дивизия легла! А сколько еще...
Я быстро понял, что, если я когда-нибудь захочу прийти сюда и почтить память дедушки, я должен быть готовым постоять в очереди.
— Чувак, ты несёшь полную чушь!
— Нет, чушь — это то, что напишут на твоей могиле, а я говорю дело!
— Жаль. Ты только что наступил на большую неотключаемую грёбанную мину. Очень жаль. Последний вопрос — что написать на твоей могиле?
— Напиши — «глупость не лечится»!
Лишь тьма да смерти запах исходит из могил. Разве они не чудесны? Я люблю могилы. Они такие холодные, тихие, безразличные к страху.
— Что это ещё такое?
— Это могилка моя.
— Успел сам себе купить место на кладбище — считай, что повезло.
По кладбищам, могильным плитам и эпитафиям можно судить о нации, ее невежестве или благородстве.