Вся европейская философская традиция — не что иное как ряд примечаний к Платону.
Студент выучил все билеты по философии, но не пошёл на экзамен, потому что жизнь не имеет смысла и все люди в ней пешки.
... Ах, вы думали? Вы, значит, иногда думаете? Вы мыслитель. Как ваша фамилия, мыслитель? Спиноза? Жан-Жак Руссо? Марк Аврелий?..
Все мы философы для других, но не для себя; в момент, когда мы начинаем чувствовать, мы перестаем предаваться мудрым размышлениям.
Я знаю атеизм отнюдь не как результат, ещё меньше как событие; он разумеется у меня из инстинкта. Я слишком любопытен, слишком загадочен, слишком надменен, чтобы позволить себе ответ, грубый как кулак. Бог и есть грубый, как кулак, ответ, неделикатность по отношению к нам, мыслителям, — в сущности, даже просто грубый как кулак запрет для нас: вам нечего думать!..
Расскажи что-нибудь детям — все до конца. А они все-таки непременно спросят: «А дальше, а зачем?». Дети — единственно смелые философы.
Он беден, как и подобает странствующему философу. Но каждый день я замечаю, как бесконечно щедр он с теми, кто живёт рядом с ним. Я рада обрести друга.
Мысли философа — как звёзды, они не дают света, потому что слишком возвышенны.
Я взял библию Эйрса — «Так говорил Заратустра»... Через десять страниц я почувствовал, что это Ницше читает меня, а не я его.
В России нет философии, но философствуют все, даже мелюзга.
— Это и есть твой философ? — спросил демиург Мазукта.
— Он самый, — кивнул демиург Шамбамбукли.
— Хм… — Демиург Мазукта брезгливо потыкал ногой неподвижное тело. — Он что, пьян?
— Да, с философами такое случается.
Философ изготовляет неуклюжие доводы словам истины, политикан же возводит мощные доказательства пустопорожним словесам.
Я изучил иногих философов и многих кошек. Мудрость кошек неизмеримо выше.
Мудрец ищет правду, а глупец её уже нашел.
Когда не обладаешь мудростью, остается любить мудрость, т. е. быть философом.
Философствовать – значит оберегать внутреннего гения от поношения и изъяна, добиваться того, чтобы он стоял выше наслаждений и страданий, чтобы не было в его действиях ни безрассудства, ни обмана, ни лицемерия, чтобы не касалось его, делает или не делает чего-либо его ближний, чтобы на все происходящее и данное ему в удел он смотрел, как на проистекающее оттуда, откуда изошел и он сам, а самое главное – чтобы он безропотно ждал смерти, как простого разложения тех элементов, из которых слагается каждое живое существо. Но если для самих элементов нет ничего страшного в их постоянном переходе друг в друга, то где основания бояться кому-либо их общего изменения и разложения? Ведь последнее согласно с природой, а то, что согласно с природой, не может быть дурным.
Сегодня у нас в гостях Тим Ки. Тим Ки — поэт и философ, а это хороший способ сказать: «Безработный в долгосрочной перспективе».
Я чуток, как поэт,
Бессилен, как философ.
Женщины делают нас поэтами, дети — философами.
Многих усердных философов чрезвычайно смущает то унизительное обстоятельство, что природа часто отказывается следовать их самым глубокомысленным и тщательно разработанным выводам, и нередко после того, как философ изобретет самую остроумную и удобопонятную теорию, упорно поступает наперекор его системе и решительно противоречит его излюбленной точке зрения.
Для воспитания истинного философа, быть может, необходимо, чтобы и сам он стоял некогда на всех тех ступенях, на которых остаются и должны оставаться его слуги, научные работники философии; быть может, он и сам должен быть критиком и скептиком, и догматиком, и историком, и, сверх того, поэтом и собирателем, и путешественником, и отгадчиком загадок, и моралистом, и прорицателем, и «свободомыслящим», и почти всем, чтобы пройти весь круг человеческих ценностей и разного рода чувств ценности, чтобы иметь возможность смотреть различными глазами и с различной совестью с высоты во всякую даль, из глубины во всякую высь, из угла во всякий простор. Но все это только предусловия его задачи; сама же задача требует кое-чего другого — она требует, чтобы он создавал ценности
Еврипид дал Сократу сочинение Гераклита и спросил его мнение; он ответил: «Что я понял — прекрасно; чего я не понял, наверное, тоже».
Если бы ты молчал, то и остался бы философом.
Свои несчастья можно научиться принимать без ропота; но спокойно взирать на чужие несчастья, которые так часто кажутся незаслуженными, — на это способны только философы, одержимые совершенством абсолюта.
Пока большинство ученых слишком заняты развитием новых теорий, описывающих, что есть Вселенная, и им некогда спросить себя, почему она есть. Философы же, чья работа в том и состоит, чтобы задавать вопрос «почему», не могут угнаться за развитием научных теорий. В XVIII в. философы считали все человеческое знание, в том числе и науку, полем своей деятельности и занимались обсуждением вопросов типа: было ли у Вселенной начало? Но расчеты и математический аппарат науки XIX и XX вв. стали слишком сложны для философов и вообще для всех, кроме специалистов. Философы настолько сузили круг своих запросов, что самый известный философ нашего века Виттгенштейн по этому поводу сказал: «Единственное, что еще остается философии, — это анализ языка». Какое унижение для философии с ее великими традициями от Аристотеля до Канта!
— Я думал, философ — это тот, кто высказывает идеи.
— Совершенно верно. Но при этом у философа столько разных идей...
— Но философ должен остановиться на одной из них и верить в неё.
— Нет, так делает не философ, а дурак.
Будь легче, Баронне. Позволь своему разуму пораспутничать, как ему хочется. Засыпай с одной, просыпайся с другой — я имею в виду идеи, — покидай одну ради другой, ухаживай за всеми, не привязываясь ни к одной. Мысли — это женщины, Баронне, ими дышат, за ними бегают, от них хмелеют, а затем желание вдруг делает зигзаг, и мы отправляемся искать в другую сторону. Философия — это случайная связь, её ни в коем случае нельзя принимать за большую любовь. <...> Побольше лёгкости, дружок Баронне, мысль должна быть не тяжелее пера. Разве мужчина когда-нибудь обладает женщиной? Разве человек когда-нибудь владеет истиной?
Пытаясь унизить ученого, науськанные хамы пренебрежительно обращались к нему: «Как там тебя, философ, в натуре!» Или: «Ну ты, в натуре, философ!..» Так и приклеилось к нему словечко «внатуре-философ», а вскоре «натурфилософами» стали называть всех любителей естественно-научной тематики.
Плох тот философ, что, набравшись, как ему кажется достаточного опыта, уходит от мира.
Если хотя бы один лентяй написал философский трактат, то все те, кого ошибочно считают философами, лопнули бы от зависти. Но как только лентяй садится писать трактат, он тут же перестает им быть. Вот такая неразрешимая проблема.
Еда важна. Иногда в состряпанном старым пекарем каравае куда больше смысла, чем в бесконечной истине, открытой уважаемым философом. Такова природа жизни.
Человек должен быть сыт. В особенности философ. Голодные философы все злые.
— Мы мечтаем о свободе... Но когда ее приносят на блюдечке с голубой каемочкой... Мы совсем не знаем, что с нею делать...
— А он сегодня философ.
— Наверное, задумался о пенсии.
Такого и больному ведь не взбредится, чего б уже не молвили философы.
Философа Лакида пригласил к себе пергамский царь Аттал, но Лакид сказал: «На статуи лучше смотреть издали!»
Перипатетики [ученики Аристотеля] похожи на лиры: звучат прекрасно, а сами себя слушать не умеют.
Кто-то попрекал Хрисиппа, что он не ходит слушать Аристона Хиосского, как все.
— Если бы я делал все, как все, я не был бы философом, — ответил Хрисипп.
Слова «хорошо подражать Гомеру и ему подобным» не позволяют считать хорошим само творчество Гомера и ему подобных, — ведь они-то не подражали сами себе!
Философы могут разгневаться и вовлечь меня в бесплодные споры.
Кто-то ради насмешки спросил философа: «Если я сожгу тысячу мин дерева, сколько получится мин дыма?»
— Взвесь золу, — сказал Демонакт, — все остальное вес дыма.