Железо так говорило магниту: «Больше всего я тебя ненавижу за то, что ты притягиваешь, не имея достаточно сил, чтобы тащить за собой!»
Жизнь — источник радости; но всюду, где пьёт толпа, родники отравлены...
Независимость — удел немногих. Она — привилегия сильных.
Если вы хотите высоко подняться, пользуйтесь собственными ногами! Не позволяйте нести себя, не садитесь на чужие плечи и головы!
Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасностей и игры. Именно поэтому ему нужна женщина — как самая опасная игрушка.
Лучшее средство хорошо начать день состоит в том, чтобы, проснувшись, подумать, нельзя ли хоть одному человеку доставить сегодня радость.
В настоящем мужчине скрыто дитя, которое хочет играть. Найдите же в нем дитя, женщины!
Слишком сладких плодов не любит воин. Поэтому любит он женщину; в самой сладкой женщине есть еще горькое.
Лучше враг из цельного куска, чем друг, приклеенный слегка.
Много говорить о себе – тоже способ себя скрывать.
Его молчание давило меня; и поистине, вдвоем человек бывает более одиноким, чем наедине с собою.
Можно обещать действия, но никак не чувства: ибо последние непроизвольны. Кто обещает кому-либо всегда любить его, или всегда ненавидеть, или оставаться всегда верным, тот обещает нечто, что не находится в его власти; но конечно, он может обещать такие действия, которые хотя обычно являются следствиями любви, ненависти, верности, но могут проистекать и из других мотивов: ибо к одному и тому же действию ведут многие пути и мотивы. Обещание всегда любить кого-либо означает, следовательно: пока я буду любить тебя, я буду проявлять в отношении тебя действия любви; а когда я уже не буду тебя любить, ты по-прежнему будешь получать от меня те же действия, хотя и обусловленные иными мотивами — так что в головах ближних сохранится видимость, будто любовь осталась неизменной. — Следовательно, когда без самоослепления обещают кому-либо вечную любовь, то обещают, собственно, длительность видимости любви.
Если бы боги существовали, как бы вынес я, что я не бог?
Непорядочнее всего люди поступают с Богом — он у них не смеет грешить.
Другой вариант:
Бесчестнее всего люди относятся к своему Богу: он не смеет грешить.
Я бы поверил только в такого Бога, который умел бы танцевать.
Они льстят тебе, как богу или дьяволу; они визжат перед тобою, как перед богом или дьяволом. Ну что ж! Они — льстецы и визгуны, и ничего более.
Я знаю атеизм отнюдь не как результат, ещё меньше как событие; он разумеется у меня из инстинкта. Я слишком любопытен, слишком загадочен, слишком надменен, чтобы позволить себе ответ, грубый как кулак. Бог и есть грубый, как кулак, ответ, неделикатность по отношению к нам, мыслителям, — в сущности, даже просто грубый как кулак запрет для нас: вам нечего думать!..
Знаете ли вы испуг засыпающего? —
До пальцев своих ног пугается он, ибо почва уходит из-под ног его и начинается сон...
Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему. Не ваша жалость, а ваша храбрость спасала доселе несчастных.
Моя первая человеческая мудрость в том, что я позволяю себя обманывать, чтобы не быть настороже от обманщиков.
Правда, я — лес, полный мрака от темных деревьев, но кто не испугается моего мрака, найдет и кущи роз под сенью моих кипарисов.
Одно нужно иметь: либо от природы легкую душу, либо душу, облегченную искусством и знанием.
Тот, кто кормит голодного, насыщает свою собственную душу....
Добродетелью считают они все, что делает скромным и ручным; так превратили они волка в собаку и самого человека в лучшее домашнее животное человека.
Можно говорить человеку что угодно дурное про него, но в способе, как это говоришь, надо уметь снова ободрить его тщеславие.
«Вера» означает нежелание знать правду.
(«Верой» называется нежелание знать истину.)
Кто чувствует себя предназначенным для созерцания, а не для веры, для того все верующие слишком шумливы и назойливы, — он обороняется от них.
Наша вера в других выдает, где мы охотно хотели бы верить в самих себя. Наша тоска по другу является нашим предателем.
Быть мыслителем значит уметь воспринимать вещи проще, чем они есть.
Самые тихие слова — те, что приносят бурю. Мысли, ступающие голубиными шагами, управляют миром.
Mысль о самоубийстве — это великое утешение: при поддержке её пережиты многие ужасные ночи.
(Мысль о самоубийстве – сильное утешительное средство: с ней благополучно переживаются иные мрачные ночи.)
Люди не стыдятся думать что-нибудь грязное, но стыдятся, когда предполагают, что им приписывают эти грязные мысли.
Все люди ещё теперь, как и во все времена, распадаются на рабов и свободных; ибо кто не может располагать двумя третями дня лично для себя, должен быть назван рабом, будь он в остальном кем угодно: государственным деятелем, купцом, чиновником, учёным.
Свободный от чего? Какое дело до этого Заратустре! Но твой ясный взор должен поведать мне: свободный для чего?
Кто обладает малым, тем обладают меньше.
Кто хоть до некоторой степени пришел к свободе разума, тот не может чувствовать себя на земле иначе, чем странником, хотя и не путником, направляющимся к определенной конечной цели: ибо такой цели не существует. Но он хочет смотреть с раскрытыми глазами на все, что, собственно, совершается в мире; поэтому его сердце не должно слишком крепко привязываться к единичному; в нем самом должно быть нечто странствующее, что находит радость в перемене и тленности.
Таких не мало, которые потеряли свою последнюю ценность, когда освободились от рабства.
Быть свободным от счастья рабов, избавленных от богов и поклонения им, бесстрашным и наводящим страх, великим и одиноким, — такова воля правдивого.
Завоевать себе свободу и священное Нет даже перед долгом – для этого, братья мои, нужно стать львом.
Надо сдерживать свое сердце; стоит только распустить его, и как быстро каждый теряет голову.