— У меня дети. У меня их двое: мальчик и… м-м… де… тоже мальчик. Два мальчика. Вот. Это обуза.
— Господи, как вы можете так говорить о детях?
— Ну подождите, Людмила Прокофьевна!
— Да что вы?
— Не перебивайте, пожалуйста! Я и сам собьюсь.
— Теперь, когда Искорка вернулась, нам не о чем волноваться.
— О, я уверена, я смогу найди, о чем поволноваться..
— Но нам нужно выдвигаться немедленно.
— А что насчет большой войны?
— Не волнуйся.
Она никуда не денется к нашему возвращению.
— Волнуетесь?
— Да.
— Первый раз?
— Нет, я волновался и раньше.
(— Нервничаете?
— Да.
— Первый раз летите?
— Нет, просто я нервный!)
Когда Джон впервые поднял вопрос о шафере, я был смущён. Я признаюсь, что сперва не совсем уловил суть, а уловив, был весьма польщён и удивлён. Я объяснил, что поскольку просьба была внезапной, она меня немного обескуражила. Как бы то ни было, я пообещал ему предпринять всё, что от меня зависит, чтобы выполнить труднейшее задание в моей практике. В заключение я его поблагодарил за доверие, оказанное мне, и засвидетельствовал, что я, в некотором роде, почти взволнован этим. Правда позже выяснилось, что я ни звука не произнёс.
Поймите, у нас не так много времени. Все мы очень скоро станем такими же, как вы — у нас будет работа, счета в банке, свои семьи, и нам придется волноваться о собственных детях. Потому что такая у родителей работа — волноваться. И это нормально. А мы, подростки, хотим жить — врубать музыку на полную, вести себя как идиоты и совершать ошибки.
Ораторское искусство, тренинг, нужен не для того чтобы не тряслись колени, волнение — это хорошо, а для того чтобы научиться выступать, когда трясутся колени, когда ты переживаешь.
Эй, знаешь, в твоем возрасте я как-то влюбился буквально в старуху, в шестиклассницу. Мне было не по себе, я переживал, а потом понял, что ничего не поделаешь. Так вот. Когда ничего сделать нельзя, надо просто верить, что все наладится, и, к примеру, написать песню. Ведь волноваться и одновременно писать песню нельзя.
Какое это счастье — спать и ни о чём не волноваться, когда ничто не тревожит твой сон.
— Я всё время волнуюсь из-за чего-то. В такие моменты сердце начинает биться быстрее ни с того, ни с сего... У меня совсем не получается успокоиться.
— Это груз желания победить... Когда свято веришь в слова «я ни за что не проиграю», пытаешься справиться со всем сам, не полагаясь на чужую помощь, чувствуешь непередаваемую тяжесть. Чтобы тело и разум могли сопротивляться этому грузу, тебе необходимо приобрести стойкость и уверенность в себе через тяжелые тренировки. Другого пути нет.
Когда что-нибудь прочно заседает в моей голове, или что-нибудь очень сильно меня волнует, я просто представляю, что сижу на Марсе и смотрю на Землю с сумасшедшей высоты. Вот тогда ты перестаешь бояться. Тогда ты не чувствуешь боли. Когда ты понимаешь, что ты никто, то и твои проблемы кажутся ничтожными.
Когда людям нечем заняться, они начинают искать повод поволноваться, а не найдя, сами придумывают себе проблемы.
Богатство для мудреца – ненужное излишество, а страсть – досадное волнение.
Природа, в отличие от людей, никогда не волнуется без причины.
Современной поп-музыке не хватает опасности, какого-то волнения или тайны.
Если ты в пути, ничто не должно удерживать тебя, ничто не должно волновать. Разве что мимолетная связь, но ничего больше.
— Стенли, где ты был?! Уже давно пора спать!
— Твоя мать чуть с ума не сошла от волнения, а я смотрел телевизор!
Меня забавляет волнение людей по пустякам, сама была такой же дурой.
Теперь перед финишем понимаю ясно, что всё пустое.
Нужна только доброта и сострадание.
Жизнь была полна волнений и борьбы, но именно они делали ее настоящей.
С того момента, как человек родился, он втянут в человеческую борьбу. А в твоём случае особенно... Если ты будешь волноваться из-за каждого противоречия, твоим волнениям не будет конца.
Когда воспитываешь детей, нужно побольше волноваться, доктор, иначе они вырастают бандитами.
Я с детства испытываю своеобразное волнение перед свежим покровом снега... Точно вступаешь в какой-то новый мир, и всего тебя пронизывает радость открытия, первого соприкосновения с чем-то чистым, нетронутым, неоскверненным.
Возьмём, к примеру, опята. Они растут на пнях. Если придёшь в лес и тебе повезёт с пнём, то можно набрать целую гору… пней… ой, опят…
Я трепещу, чего-то ожидая.
Только по телу дрожь,
Только по коже ток.
Ты на «Отправить» жмёшь,
А у меня — шок.
Встреча — из ряда вон.
Мысли — тик-так, тик-так.
Ты в меня не влюблён.
Я пред тобой — слаба.
— Скажи еще раз, я правда хорошо играла? Я так волновалась! У меня сердце стучало!
— Я стука не слышал.
— Аплодировали негромко.
— Нет, громко! Но это из-за акустики, все дело в диффузии, она препятствует группированию волн. Понимаешь, когда звуковые волны распространяются, они...
— Ты ботаник, мой дорогой.
Вместо того, чтобы волноваться по поводу того, что случится завтра, людям было бы полезнее спросить себя, чем они займутся сегодня.
— На кону жизни реальных людей, тебя это хоть как-то волнует?
— Волнение поможет их спасти?
— Нет.
— Тогда я и дальше буду избегать этой ошибки.
Когда умерла бабушка Макса, его папа сказал, что бабушка будет жить в сердце Макса и что, пока они помнят о бабушке, она жива в их памяти. Это были замечательные слова, и, наверное, Максу стало немного легче, только вот бабушке Макса легче не стало. Она умерла, и, даже если у Макса в сердце она жива, ее все равно больше нет. Ей безразлично, что творится в сердце Макса, потому что ей теперь вообще все безразлично. Все так волнуются за живых, а по-настоящему плохо тем, кто умер.
— Я всегда так волнуюсь на свадьбах!
— Я тоже. Я всегда думаю: «Хорошо, что это не я».
Выходить замуж всегда трепетно, и какая разница, в который раз!
Даже супергерои в день своей свадьбы волнуются.
... и тогда я понял, что Энни уже не выбежит мне навстречу, когда я вернусь домой с работы. Я больше не увижу ее за завтраком в ночной сорочке и носках... Я вдруг понял весь смысл происходящего; Энни уже выросла, и покидает нас! ... И сердце мое сжалось от боли.
Еще ни одна дорога в ее жизни не была столь волнительной, как эта заасфальтированная, ровная, плавным изгибом уходящая вглубь леса, ведущая к счастью, к боли, к радости, к любви, ко всему.
Он смотрел на все это и думал: «Я могу получить любую из этих женщин, потому что у меня есть пять миллионов». Но напрасно ждал он того волнения в крови, которое так часто испытывал раньше перед входом в ночной ресторан, когда из-под одежды высовывалась женская ножка. Ведь теперь он знал, что может иметь все. Пять миллионов. Он мог быть здесь сегодня, завтра и послезавтра, так часто, как ему этого захочется…
Смотри, чтобы чужое волнение не сдавило тебе горло.
Не надо волноваться каждый раз.
Иначе промахнёшься в унитаз.
— Не уходи безропотно во тьму, — шепчу я ему, в последний раз.
И Кай вдруг улыбается, такой улыбки я никогда раньше не видела. Улыбка дерзкая и беззаботная, которая может повести за ним людей и в огонь и в воду. — За это не волнуйся, — отвечает он.
По большому счёту волноваться надо только из-за того, как тебе живётся сейчас. Сейчас, пока у тебя есть голова, руки-ноги и разные другие части тела. Думай не о смерти, а о жизни: умереть — дело нехитрое.
Она всегда была весела, я – всегда взволнован.