Не рвите цветы, не рвите,
Пусть будет нарядней Земля,
А вместо букетов дарите
Васильковые,
Незабудковые
И ромашковые поля!
Я верю отчаянно в самые тёплые страны,
Где ветер от нежности шепчет признания в любви.
И мягкой травой зарастают рваные раны,
И тлеет огонь, и чадит никотином в груди.
Безумно и нелепо, как в забытом кино.
Ты увидишь, как в небо уходят корабли,
Как закат торжественно печален.
Там, внизу на земле, мы это видеть не могли,
Мы сами себя не замечали.
— Где то далеко
Тихо гром гремит,
Небо в тучах уж.
Если все же дождь пойдет,
Переждешь ли ты его со мной?
— Где-то далеко
Тихо гром гремит,
Даже если дождь
Стороной нас обойдёт,
С тобой останусь я...
О как бы хотелось. чтоб наши с тобой голоса,
Долетели до самого края света.
Не обращаясь в безмолвный прах,
Случись вдруг такое, о чём бы мы говорили потом?
О чём бы клялись мы друг другу на счёт раз-два-три?
Говорят иногда желания сбываются,
Но я больше не вижу смысла в этих словах,
С каких пор, почему? Сам не знаю.
Когда кончается дождь и начинается радуга,
Когда б не закончилась моя жизнь,
Я всегда буду верить, что найду, то что ищу,
Мы попадём туда, где ещё никто не бывал,
И пройдём то, что никто не испытывал,
Дай волю чувствам и раскрой глаза,
Наше время вдвоём, ведь я всё ещё вижу тебя.
Так условимся как мы скажем друг другу: Привет!
Потому что я следую на звук твоего имени.
У мужчин вообще странные понятия о романтике. Мне один раз на день святого Валентина парень подарил в такой красной бархатной коробочке в форме сердца кольцо «Спаси и сохрани». Не хватало ещё, чтобы он встал на колено и сказал: «Ты будешь моей крёстной?» Как удивительно: эти отношения не удалось ни спасти, ни сохранить.
Как-то раз созвало Безумие к себе на чай друзей. Все пришли, было весело, пели, плясали, а после торта Безумие предложило сыграть в прятки:
— Я считаю до ста, а вы прячетесь. Первый найденный будет снова считать до ста.
Все согласились, кроме Страха и Лени.
— Один, два, три… — начало считать Безумие.
Паника спряталась первой, куда попало. Радость забегала по саду. Грусть заплакала, думая о бренности жизни. Зависть цеплялась за Ликование и спряталась за высокими скалами. А Безумие всё считало. Отчаяние отчаивалось, так как Безумие досчитало уже до девяносто девяти.
— Сто! — взвизгнуло Безумие. — Я вас ищу!
Первым нашли Любопытство, оно выглядывало в надежде увидеть, кого найдут первым. Висящим на заборе Безумие нашло Сомнение, оно висело на заборе в нерешительности, по какую сторону забора всё же лучше спрятаться.
Всех нашли, и Любопытство вдруг спросило:
— А где же Любовь?
Все стали искать. Безумие в поисках забрело далеко-далеко и вдруг оказалось в прекрасном благоухающем розовом саду. В кустах что-то зашуршало. Безумие раздвинуло розовые ветви и услышало вскрик. Это была Любовь, шипы роз прокололи ей глаза. Безумие металось, ломая руки, извинялось, просило на коленях прощения, вплоть до того, что пообещало Любви оставаться навсегда с ней. Любовь согласилась. И ходят с тех пор слепая Любовь с Безумием вместе.
We read and write poetry because we are members of the human race. And the human race is filled with passion. And medicine, law, business, engineering, these are noble pursuits and necessary to sustain life. But poetry, beauty, romance, love, these are what we stay alive for.
Мы читаем и сочиняем стихи не потому, что это красиво. Мы читаем и сочиняем стихи, потому что мы представители человечества, а человечеством движут чувства. Медицина, юриспруденция, бизнес, прикладные науки — всё это благородные занятия. И они необходимы, чтобы обеспечивать нам жизнь. Но поэзия, красота, романтика, любовь — это именно то, для чего мы живем.Но я всегда мечтала о такой комнате. Где я могла бы сидеть напротив шумящего огня и заниматься чем-нибудь романтичным. Например, составлением списка покупок.
— А вам не кажется, что вы слишком романтичны? И в то же время слишком жестоки?
— Жестокий романтизм — порождение эпохи.
Королевство – где я один… В моём королевстве скорби. Всё рушится. Паутина в углах развеялась по ветру. В конце концов, моё королевство растворилось, и в нём никого не осталось. Моё королевство смыло течением, а ты был водой. И я уверен, теперь там будут расти цветы. И когда вырастут цветы, я назову их твоим именем.
Почему нам становится не по себе от романтики? Мы стыдимся своих чувств. Шарахаемся от высоких слов, как от чумы. Не воспевать же собственную неспособность любить.
Отрицают любовь как раз те, кто больше всех в ней нуждается: в каждом Вальмоне скрыт неисправимый романтик, которого хлебом не корми, дай забренчать на мандолине.
В наш деловой век нужно уметь быть романтиком.
Время быстрое или медленное, в зависимости от восприятия. Теория относительности так романтична. И так печальна.
— Мне так хорошо с тобой. Я счастлива!
— Я счастливее.
— Нет, я намного счастливее.
— Как отсюда до Барселоны?
— Как отсюда до неба.
— Да, но все-равно я гораздо счастливее.
— На сколько?
— На три метра выше неба...
Как романтично любить мужчину, который никогда не будет твоим
Нам не привили эту культуру. Я всю жизнь исходила из того, что романтика либо умерла, либо она фальшива.
Душа скользит с высокой крутизны,
Я ухожу, глуша огонь желанья,
И на ладони Вашей холм луны
Изысканно целую на прощанье...
– Беда в том, что она всю жизнь ищет поэзии, страсти, отзывчивости – всей этой романтической дребедени. Мой рацион не в пример грубее.
– Проза и пудинг?
– Я не жду, что у красивого мужчины и душа будет красивая.
Звонит телефон. Он не поднимает. Включается автоответчик.
— Привет, Дэвид, это Камилла. Знаешь, когда Достоевский писал «Игрока», он подписал контракт с издателем, что сможет сдать рукопись через 26 дней. Он справился, но только с помощью молодой стенографистки. Эта девушка осталась с ним и помогала, а позже, они поженились. Аха-ха, правда здорово?! Так он нашел себе жену. Я прочитала всю эту историю в предисловии к «Преступлению и наказанию» и вот, что я подумала: это могло случиться и с нами. Так что я подумала прочесть все эти книги вместо тебя и потом рассказать — тогда бы ты смог сосредоточиться на музыке, если ты, конечно, согласишься. А если не устраивает, то давай забудем и ты спрыгнешь. Но, если хочешь — открой эту дверь.
— Открыть эту дверь?!
Он подходит к двери, смотрит в глазок и видит обложку романа Достоевского. Открывает дверь. Она:
— Ну что? Тогда договорились.
— Значит мы поженимся?
— Мне столько надо прочитать... Привет, я Камилла.
— Привет, я Дэвид.
Осуществленная мечта всегда лишена романтики.
По-моему наоборот: трахаться не так сексуально, как танцевать медленный танец. Поцелуй в шейку лучше вагинального туда-сюда-обратно. Рука в волосах прекраснее плевка спермы в резинку от «Durex».
Я верю в любовь, в поцелуи, романтику, секс. Я не хочу, чтобы всё сводилось к каким-то идеальным уравнениям. Я хочу беспорядка и хаоса. Хочу, чтобы кто-то сходил с ума и только по мне. Хочу узнать и жар, и страсть, и пот, и безумие; и я хочу валентинки, амуров и всего этого барахла.
Хватит романтики, трахни меня!
Романчики — это, конечно, будоражит, но ведь сколько работы. Впервые поцеловаться, впервые потрахаться — в этом есть что-то драматическое. Поначалу люди интересны. Со временем, медленно, но верно открывается вся ущербность, все сумасшествие. Я значу для них все меньше и меньше, они значат все меньше и меньше для меня.
Там было очень романтично: кровать, лепестки роз, кровать...
Называйте меня старомодным, но я люблю романтику в оргии.
Для лошадей и влюбленных сено пахнет по-разному.
Мы ломали романтическую комедию только для того, чтобы испытать оргазм посильнее.
Если бы Лаура была женой Петрарки, разве он писал бы ей сонеты всю свою жизнь?
Я не знаю… Похоже, что мужчины более романтичны, чем женщины. Когда мы женимся, мы женимся на одной девушке. Потому что мы сопротивляемся до конца, до тех пор, пока не встретим одну девушку и подумаем «Я буду идиотом, если не женюсь на этой девушке, она потрясающая». Но похоже, что девушки приходят к этому решению, когда они как бы выбрали лучший вариант из возможных. Я знаю таких, которые вышли замуж потому что «О, у него хорошая работа». Я думаю, они проводят всю свою жизнь в поисках прекрасного принца, и затем они выходят замуж за парня с хорошей работой, который никуда не денется.
Быт и брак — убийцы романтики...
— Любишь осень?
— Ну, как тебе сказать. Перелетные птицы, перелетные листья, хочется тоже куда-нибудь перелететь.
Люди думают, что первая любовь — сплошная романтика и нет ничего романтичнее первого разрыва. Сотни песен сложили о том, как какому-то дураку разбили сердце. Вот только в первый раз сердце разбивается больнее всего, и заживает медленнее, и шрам остается самый заметный. И что в этом романтичного?
Есть в нас струны, которые должен задеть кто-то со стороны.
Я расстегивал все пуговицы, она прижималась к моей груди, и я говорил: «Давай жить в пальто. Давай греть друг друга словами. Почему словами? Потому что слова — это не больше, чем наше дыхание. А в нашем дыхании чуть больше, чем в словах». Так и смеялась она на моей груди. И не нужны мне были иные стены, и не существовало для нас иного приюта. Ведь что такое любовь? Это наше общее пальто на двоих, под которым тепло, под которым мы дома.
Если мне все-таки суждено умереть, то я знаю как хочу это сделать... И я точно не хочу умереть в одиночестве. Я хочу, чтобы меня убили... Это романтично... Жестоко, мрачно, страшно, но романтично…
Я прогуливался по верхней палубе и время от времени поглядывал на баклана, который лениво преследовал огрызок яблока за кормой. Меня подмывало плюнуть в него от раздражения, что баклан такой вялый и не романтичный.