– Выпьем, ребята! За то, что мы живём! За то, что мы дышим! Ведь мы так сильно чувствуем жизнь! Даже не знаем, что нам с ней делать!
В наш деловой век нужно уметь быть романтиком.
Родиться глупым не стыдно; стыдно только умирать глупцом.
(Родиться дураком не позор, позор — дураком умереть.)
Я, между прочим, ссорился с каждой. Когда нет ссор, значит, всё скоро кончится.
— Самое страшное, братья, — это время. Время. Мгновения, которое мы переживаем и которым всё-таки никогда не владеем.
Он достал из кармана часы и поднес их к глазам Ленца:
— Вот она, мой бумажный романтик! Адская машина Тикает, неудержимо тикает, стремясь навстречу небытию Ты можешь остановить лавину, горный обвал, но вот эту штуку не остановишь.
— И не собираюсь останавливать, — заявил Ленц. — Хочу мирно состариться. Кроме того, мне нравится разнообразие.
— Для человека это невыносимо, — сказал Грау, не обращая внимания на Готтфрида. — Человек просто не может вынести этого. И вот почему он придумал себе мечту. Древнюю, трогательную, безнадежную мечту о вечности.
После войны люди стали ходить на политические собрания, а не в церковь.
Высказаться – значит облегчить душу.
Только не теряй свободы! Она дороже любви. Но это обычно понимаешь слишком поздно...
Атмосфера — это ореол, излучение, тепло, таинственность — всё, что одушевляет красоту и делает её живой.
— Ну-ка, дыхни, — сказал Готтфрид.
Я повиновался.
— Ром, вишневая настойка и абсент, — сказал он. — Пил абсент, свинья!
— Великолепная девушка, не правда ли? — спросил он.
— Не знаю, Готтфрид, — ответил я. — Не особенно к ней приглядывался.
Он некоторое время пристально смотрел на меня своими голубыми глазами и потом тряхнул рыжей головой:
— И для чего ты только живешь, скажи мне, детка?
— Именно это хотел бы я и сам знать, — ответил я. Он засмеялся:
— Ишь, чего захотел. Легко это знание не дается.
— Посмотри на пчел, – сказал я и остановился. – Откуда они взялись в центре города? <...>
— Голову даю наотрез, что они прилетают с какого-нибудь крестьянского двора. Просто они хорошо знают свой путь… – он прищурил глаза, – а мы вот не знаем…
Быть сумасшедшим вообще не позорно.
Есть ведь люди, которые и в несчастье находят счастье.
– Любовь, – невозмутимо заметил Готтфрид, – чудесная вещь. Но она портит характер.
– Героизм, мой мальчик, нужен для тяжелых времен, – поучительно заметил Ленц. – Но мы живем в эпоху отчаяния. Тут приличествует только чувство юмора.