Я — человек, для которого уединение жизненно необходимо.
Мне не нравился Нью-Йорк. Мне не нравился Голливуд. Мне не нравилась рок-музыка. Мне вообще ничего не нравилось. Возможно, я боялся. Вот в чём всё дело — я боялся. Мне хотелось сидеть в одиночестве в комнате с задернутыми шторами. Вот от чего я тащился. Я придурок. Я ненормальный.
Шла война, но дамское платье по-прежнему пользовалось большим спросом...
Никакие жертвы не предотвратят новые войны.
Деньги — как секс. Они кажутся необходимыми, когда их нет.
Мысль, как известно, творит реальность, и возможности иногда воплощаются в жизнь уже в силу того, что о них кто-то задумался.
Люди без морали часто почитают себя более свободными, но им, главным образом, недостает способности чувствовать или любить.
Мораль сдерживает, но она действительно стоит на человеческом опыте, растущем сквозь века. Одна мораль держала людей в рабстве на фабриках, в церквях и в верности государству. В другой просто был смысл. Как сад, полный ядовитых плодов и полезных. Нужно знать, что выбрать и съесть, а что не трогать.
Романчики — это, конечно, будоражит, но ведь сколько работы. Впервые поцеловаться, впервые потрахаться — в этом есть что-то драматическое. Поначалу люди интересны. Со временем, медленно, но верно открывается вся ущербность, все сумасшествие. Я значу для них все меньше и меньше, они значат все меньше и меньше для меня.
Целоваться – более интимное занятие, чем ***ля. Именно поэтому мне никогда не нравилось, чтобы мои подружки ходили везде и целовали мужиков. Лучше б они их трахали.
Этого мало — просто делать свою работу. Надо ещё проявлять к ней интерес.
— Потенциал, — ответил я, — ни фига не значит. Надо дело делать.
Вот скажите, как можно любить свою работу и вообще наслаждаться жизнью, если тебе каждый день надо просыпаться по будильнику в половине седьмого утра, подниматься с постели, одеваться, насильно впихивать в себя завтрак, срать, ссать, чистить зубы, причёсываться, трястись в переполненном общественном транспорте — для того, чтобы не опоздать на работу, где ты будешь вкалывать целый день, делая немалые деньги, только не для себя, а для какого-то дяди, и при этом ещё от тебя будут требовать, чтобы ты был благодарен, что тебе предоставили такую возможность?!
Женщина — это работа на полный рабочий день. А если ты выбираешь профессию, приходится выбирать что-то одно.
Всё хорошее, что было в наших отношениях, походило на крысу, которая расхаживала по моему желудку и грызла внутренности
Надо быть жестоким, безжалостным сукиным сыном, и тогда жить станет легче. Сильные правят миром.
Надежда — это всё, что нужно человеку. Когда нет надежды, ты лишаешься мужества, и у тебя опускаются руки.
Конечно, ссоры будут всегда. Такова природа Женщины. Им нравится взаимный обмен грязным бельем, чуточку ора, немного драматизма. Затем — обмен заверениями.
Писательство забывается. Встреча задвигает его куда-то-пока не завершается. Писательство же — лишь ее осадок. Только для того, чтобы чувствовать себя как можно реальнее, мужчине женщина не нужна, но несколько узнать никогда не повредит. Затем, когда роман скиснет, мужик поймет, каково быть истинно одиноким и спятившим, — а через познает, с чем ему в конечном итоге предстоит столкнуться, когда настанет его собственный конец.
— Ты ненавидишь людей?
— Нет. Но мне легче, когда их рядом нет.
Ненависть — это единственное, что длится долго.
Если случается что-то плохое — пьешь в попытках забыть; если случается что-то хорошее — пьешь, чтоб отпраздновать; если ничего не случается — пьешь, чтобы что-то произошло.
Когда ты пьян, мир по-прежнему где-то рядом, но он хотя бы не держит тебя за горло.
Если хочешь пить — пей; если хочешь ***аться — выкинь бутылку нафиг.
— Здесь собираются одни придурки.
— Да везде собираются одни придурки, но здесь их как-то особенно много.
Мои личные дела оставались все так же плохи и беспросветны, что и раньше.
Можно сказать, они были такими с дня рождения. С одной лишь разницей — теперь я мог время от времени выпивать, хотя и не столько, сколько хотелось бы.
Выпивка помогала мне хотя бы на время избавиться от чувства вечной растерянности и абсолютной ненужности.
Все, к чему бы я ни прикасался, казалось мне пошлым и пустым.
— Может пойдём выпьем по стаканчику?
— У тебя же нет ни цента!
— Именно в такие дни и хочется выпить.
— Вы действительно умеете писать. Почему вы живёте как бродяга?
— Я и есть бродяга. О чём вы хотите, чтобы я писал? О страданиях? О высшем обществе?
— Может, это новость — но они тоже страдают.
— Никто не страдает так, как бедные.
Но голод, к несчастью, никак не способствует творчеству. Наоборот, он мешает искусству. Корни души человека — в его желудке. Человек может создать гениальное творение после того, как съест сочный бифштекс и выпьет пинту хорошего виски.
Все мы нуждаемся в том, чтобы уйти от действительности. Часы тянутся невыносимо медленно, и их нужно наполнить событиями, покуда не придёт смерть. А вокруг не так-то много места для славных дел и настоящего веселья. Всё быстро наскучивает, либо начинает страшить. Просыпаешься утром, вылезаешь из-под одеяла, садишься на постели и думаешь: чёрт подери, что же делать дальше-то?
— Я не хочу влюбляться. Я не хочу пройти через это снова.
— Не беспокойся. Никто ещё не смог меня полюбить.
Некоторые люди никогда не сходят с ума. Какая же ужасная у них жизнь.
Вставать в 6 утра — безумие. Должно быть, у нее нервы не в порядке. Неудивительно, что она ни шиша не весит.
Если то, что писатель написал, издавалось и расходилось во многих, многих экземплярах, писатель считал себя великим. Если то, что писатель писал, издавалось и продавалось средне, писатель считал себя великим. Если то, что писатель писал, вообще никогда не издавалось, и у него не было денег, чтобы напечатать это самому, то он считал себя истинно великим.
Но можете быть уверены — у худших писателей больше всего уверенности и меньше всего сомнений в себе.
Я все равно бросить писать не смогу, это симптом безумия.
... писать всегда есть о чем.
Я уже вычислил, что все, кому хочется читать свои романы вслух, неминуемо неблагонадежны. Если это — не старый добрый поцелуй смерти, то его тогда вообще не существует.
Самое худшее для писателя — знать другого писателя, а тем паче — несколько других писателей. Как мухи на одной какашке.
У большинства людей гораздо лучше получается выговариваться в письмах, нежели в беседе, и некоторые умеют писать художественные, изобретательные письма, но стоит им попытаться сочинить стихотворение, рассказ или роман, и они становятся претенциозными.
Со мною сидел Рэнди Эванс. Я видел, как он тоже наблюдает за Лидией. Он заговорил. Он всё говорил и говорил. Славу богу, я его не слышал — музыка играла слишком громко.