...Be too self-respecting to lavish the love of the whole heart, soul, and strength, where such a gift is not wanted and would be despised.
... Уважай себя настолько, чтобы не отдавать всех сил души и сердца тому, кому они не нужны...
(Уважай себя настолько, чтобы не отдавать всех сил души и сердца тому, кому они не нужны и в ком это вызвало бы только пренебрежение.)When we are struck at without a reason, we should strike back again very hard; I am sure we should—so hard as to teach the person who struck us never to do it again.
Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар — я уверена в этом, — и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить людей бить нас.As much good-will may be conveyed in one hearty word as in many.
Иногда одно слово может прозвучать теплее, чем множество слов.There is no happiness like that of being loved by your fellow-creatures, and feeling that your presence is an addition to their comfort.
Нет большего счастья, чем чувствовать, что люди любят тебя и радуются твоему присутствию.The look was far worse to resist than the frantic strain.
Мне было гораздо труднее противостоять этому взгляду, чем его железным объятиям.The more solitary, the more friendless, the more unsustained I am, the more I will respect myself.
Чем глубже мое одиночество, без друзей, без поддержки, тем больше я должна уважать себя.— Если вас будут увлекать соблазны, мисс Эйр, вспомните о вашей совести. Муки совести способны отравить жизнь.
— Говорят, сэр, раскаяние исцеляет.
— От них раскаяние не исцеляет. Исцелить может только второе рождение. А уж если мне навсегда отказано в счастье, я имею право искать в жизни хоть каких-нибудь радостей, и я не упущу ни одной из них, чего бы мне это ни стоило.
— Тогда вы будете падать все ниже, сэр.
— Возможно. Но отчего же, если эти радости чисты и сладостны? И я получу их такими же чистыми и сладостными, как дикий мед, который пчелы собирают с вереска?
— Пчелы жалят, а дикий мед горек, сэр.
Физически я чувствовала себя очень слабой и разбитой, но куда хуже была моя душевная подавленность — подавленность, заставлявшая меня все время тихо плакать.
Не успевала я стереть со щеки одну соленую каплю, как тотчас по ней скользила другая.
Какое мучительное ощущение для юного существа — почувствовать себя совершенно одиноким в мире, покинутым на произвол судьбы, терзаться сомнениями — удастся ли ему достичь той гавани, в которую оно направляется, сознавать, что возвращение, по многим причинам, уже невозможно.
Быть вместе — значит чувствовать себя так же непринуждённо, как в одиночестве, и так же весело, как в обществе.
Мужчина ничего не стоит, если в нем нет чего-то дьявольского...
Тебе холодно, потому что ты одинока: ничто не питает скрытый в тебе огонь. Ты больна, потому что лучшие из чувств, дарованных человеку, самое высокое и самое сладостное бежит тебя. Ты глупа, потому что, как ни велики твои страдания, ты не призываешь его к себе и не делаешь ни шагу к нему навстречу.
Людям необходимо кого-то любить, а мне некому было отдавать свою привязанность, и я научилась находить радость, любя и лелея облезшее подобие, жалкое, как миниатюрное пугало.
... дети способны испытывать сильные чувства, но не способны разбираться в них. А если даже частично и разбираются, то не умеют рассказать об этом.
Её глаза устремлены в пол, но я уверена, они его не видят, её глаза обращены как бы внутрь, в глубину её сердца: она смотрит на свои воспоминания, а не на то, что сейчас вокруг неё.
Замкнутые люди нередко больше нуждаются в откровенном обсуждении своих чувств, чем люди несдержанные. Самый суровый стоик все-таки человек, и вторгнуться смело и доброжелательно в «безмолвное море» его души — значит нередко оказать ему величайшую услугу.
Саркастичность, отталкивавшая меня, резкость, столь прежде меня пугавшая, теперь стали лишь острой приправой к бесподобному кушанью! Они обжигали, но без них оно стало бы чуть пресным.
Чувство без разума не слишком питательная еда; но и разум, не смягченный чувством, — горькая и сухая пища и не годится для человеческого потребления.
Мы знаем, что бог вездесущ; но, без сомнения, мы больше всего чувствуем его присутствие, созерцая величие его творений; и именно в безоблачном ночном небе, где его миры свершают свой безмолвный путь, мы яснее всего чувствуем его бесконечность, его всемогущество.
Если вы будете бояться людей, они не станут любить вас.
Желаю тебе никогда не знать страха, что ты навлечёшь несчастье на того, кого любишь.
Знаете, маленькая девочка, чистые воспоминания, ничем не оскверненные, — это восхитительное сокровище, это неиссякающий источник живительных сил! Не так ли?
Тщетно настаивать, будто человеческая душа должна удовлетворяться покоем. Нет, ей необходима бурная деятельность, и она создает ее подобие в мечтах, если не может обрести в яви.
Тем не менее вытерпеть — твой долг, раз это неизбежно. Слова, что ты не вытерпишь того, что судьба назначила тебе терпеть, лишь свидетельствуют о слабости и глупости.
— И вы согласны обойтись без некоторых общепринятых фраз и форм вежливости и не считать, что это дерзость?
— Я уверена, сэр, что никогда не приму отсутствие формальности за дерзость. Первое мне нравится, а второго не потерпит ни одно свободорожденное существо ни за какое жалованье.
— Вздор! Большинство свободорожденных существ стерпит за деньги что угодно.
Если весь мир будет ненавидеть тебя и считать тебя дурной, но ты чиста перед собственной совестью, ты всегда найдешь друзей.
Мир этот не место для отдохновения от трудов. Не пытайтесь сделать его таким — он создан не для покоя. Не предавайтесь лени!
— ... у меня нет ни малейшего желания говорить глупости.
— Если бы даже вы их и сказали, то так спокойно и важно, что я принял бы их за умные мысли.
О, Богу я готова отдать своё сердце. Но вы в нём не нуждаетесь.
В теории я преклонялась перед красотой, галантностью, обаятельностью; но если бы я встретила все эти достоинства, воплощенными в мужском образе, я бы сразу поняла, что такой человек не найдет во мне ничего притягательного, и бежала бы от него, как от огня или молнии, которые скорее пугают, чем влекут к себе.
Молодых красавцев мне редко приходилось видеть, и ни разу в жизни я не разговаривала ни с одним. Теоретически я почитала красоту, элегантность, благородную смелость, обаяние, однако, повстречайся они мне воплощенными в живом мужчине, я инстинктивно уловила бы, что все это не имеет и не может иметь отношения ко мне, и отпрянула бы, точно от молнии, от огня — от всего, что ярко блещет, но может опалить.
Я дивилась, глядя на прекрасное создание; я восхищалась ею от всей души. Природа, без сомнения, создала ее с явным пристрастием и, позабыв о своей обычной скупости мачехи, наделила свою любимицу дарами с царственной щедростью.
Что за нужда возвращаться к Прошлому, когда Настоящее настолько определенное, а Будущее настолько светлое.
В самой нелепой басне есть крупица правды.
... он оказался не таким, каким я его считала. Я не винила его ни в чём, не утверждала, что он обманул меня, но в нём исчезла та черта безупречной правдивости, которая так привлекала меня, и поэтому я сама должна была покинуть его.
Все мои надежды погибли, они убиты по воле коварного рока, как были убиты в одну ночь все первенцы в Египте. Я вспомнила все свои заветные мечты, которые вчера ещё цвели и сверкали. Они лежали, как мёртвые тела, недвижные, поблекшие, бескровные, уже не способные ожить.
Смотреть на него доставляло мне глубокую радость — волнующую и вместе с тем мучительную, драгоценную, как золото без примеси, но таящую в себе острую боль. Удовольствие, подобное тому, какое должен испытывать погибающий от жажды человек, который знает, что колодец, к которому он подполз, отравлен, но все же пьет божественную влагу жадными глотками.
Впервые я испытала сладость мести; пряным вином показалась она мне, согревающим и сладким, пока его пьешь, — но оставшийся после него терпкий металический привкус вызывает во мне ощущение отравы...
Я знаю, что значит всецело жить для человека, которого любишь больше всего на свете. Я считаю себя бесконечно счастливой, и моего счастья нельзя выразить никакими словами, потому что мы с мужем живем друг для друга. Ни одна женщина в мире так всецело не принадлежит своему мужу. Нас так же не может утомить общество друг друга, как не может утомить биение сердца, которое бьется в его и в моей груди; поэтому мы неразлучны.