Попробуй жить так, чтобы ты мог всегда сказать правду.
Да, сослаться на то, что ты дурак, — самое безотказное оправдание.
Я научилась жить без чувств. В пустом доме без теплоты, уюта. Одна паутина прошлого и бесконечный поток гостей. Приходят, уходят. Никто не задерживается, многие даже не здороваются...
Я уже настрадался так, что больше страдать просто не способен.
Да, вы, девушки, очень странные. Сначала вы готовы вцепиться друг другу в глотку, а потом мило улыбаетесь.
Уже не смотрю на жизнь оценивающе. Молча наблюдаю. Чаще восхищаюсь. Иногда злюсь. Но все мысли держу при себе, без надобности высказывания.
…Я не умею мечтать. Живу настоящим. Прошлое с будущим окутано дымкой неизвестности. Для меня не существует «было» и «будет». Для меня существует «здесь» и «сейчас». Живу одним днём. Что будет дальше, покажет время. Не верю гадалкам, потому что не верю в будущее…
Деньги — это еще не всё.
Деньги не меняют людей. Они показывают их сущность.
Труднее всего — полузнание, полуправда. Она не дает свободы, подобно неизвестности, она не дает ориентира, словно истина.
Я знаю, что правильных вещей может быть больше, чем одна. Их может быть две. Их может вообще не быть
Мама у меня смиренная женщина. Очень-очень смиренная. Она горбатит в маленьком кафе, удаленном на один час от нашего дома. Она презентует посетителям еду и питье, а мне говорит: «Я всхожу на автобус на час, чтобы работать весь день, делая вещи которые ненавижу. Хочешь знать, почему? Ради тебя, Алексий-не-нервируй-меня! Когда-нибудь и ты станешь делать для меня вещи, которые ненавидишь. Это потому, что мы семья». Чего она не ухватывает, так это что я уже делаю для нее вещи, которые ненавижу. Я ее слушаю, когда она со мной разговаривает. Я воздерживаюсь жаловаться о моих пигмейских карманных средствах. И упомянул ли я уже, что нервирую ее далеко не так много, как жаждал бы. Но это не потому, что мы семья. Все эти вещи я делаю, потому что они элементарные вежливости. Это идиома, которой научил меня герой. И еще потому, что я не жопа с факинг-дыркой.
Знание о том, с какой стороны исходит проблема, – уже часть ее решения.
... Советую тебе поддать хорошенько! Не бывает некрасивых людей, бывает мало выпито!
Юность не вечна, о да. И потом, в юности ты всего лишь вроде как животное, что ли. Нет, даже не животное, а скорее какая-нибудь игрушка, что продаются на каждом углу, — вроде как жестяной человечек с пружиной внутри, которого ключиком снаружи заведешь – др-др-др, и он пошел вроде как сам по себе, бллин. Но ходит он только по прямой и на всякие vestshi натыкается – бац, бац, к тому же если уж он пошел, то остановиться ни за что не может. В юности каждый из нас похож на такую malennkuju заводную shtutshku.
Это ради тебя я совершаю вещи, которые я ненавижу. Вот что значит любить.
Дедушка не плохой человек, Джонатан. Все исполняют плохие поступки. Я исполняю. Отец исполняет. Даже ты. Плохой человек — это тот, кто в них не раскаивается.
Умеют же некоторые быть счастливыми! От самых простых мелочей. Сидят, уставившись на ночные звезды, или слушают звук цикады в парке – и ощущают абсолютное, полное, ничем не замутненное счастье. И ведь как ни учи этому людей, не получается втолковать им, что именно так и стоит жить. Радуясь каждому моменту, каждой мелочи. Проснулся утром живой, позавтракал вкусно, выглянул в окно – а там мир и какое-нибудь время года, непременно красивое. Какое? Да любое! Зима красива своими снегопадами и новогодними елочками в разноцветных огнях. Весна – распускающимися почками и щебетом вернувшихся из теплых краев птиц. Лето – пышной зеленью, теплом, уютом, будто вырастающим из каждого распустившегося цветка. Осень – ярким листопадом и музыкальным шумом дождя… Разве не счастье наблюдать всё это, просто быть в этом, просто жить? Любить своих близких, надеяться на лучшее, ждать большего. Но самое главное – ценить настоящее. Неужели, чтобы понять это, нужно несколько тысяч лет отработать Стражем на сумрачном мосту? А без небесного трудоголизма осознать простые истины никак нельзя?
Теперь мы разделяем тайну, а не она нас.
Па и ма в своей спальне по соседству уже привыкли и отучились стучать мне в стенку, жалуясь на то, что у них называлось «шум». Я их хорошо вымуштровал. Сейчас они примут снотворное. А может, зная о моем пристрастии к музыке по ночам, они его уже приняли.
Хоть бы дело сказал, а то взял и оплевал.
Я бывал на твоем месте, Лиза. И знаешь, что я понял? Всегда есть два пути. Первый в данном случае: считать себя виноватым каждый раз, когда что-то пошло не так. Второй путь: понимать, что в жизни всё зависит не только от меня и от моего желания помочь, но и от множества других факторов. Невозможно спасти всех, кто в этом нуждается. Невозможно даже определить с уверенностью, действительно ли человеку нужна помощь или он просто манипулирует другими! Невозможно навязать свою помощь, если человек не желает принять её. Но одно я знаю точно: у каждого из нас своя судьба, и всё что бы ни делалось, обязательно к лучшему. У Бога для каждого из нас есть план, и если суждено чему-то случиться, это обязательно произойдет. И там уж следи или не следи, ползай по снам или не ползай, а человек всё равно пройдет все те испытания, которые приготовил для него Всевышний.
— Значит, ты не веришь в магию?
— Не верил, пока тебя не встретил... Твоя улыбка — вот настоящая магия.
Безоружный путник — это набор одежды с доставкой.
А потом, когда начало темнеть, ты показал на небо и сказал, что там есть по звезде для всего, что ты во мне любишь.
Эх, Рудик, неплохим ты мог бы быть человеком. Но трупом будешь краше!
Они все мертвы… Хотя нет. Кое-кто не умер, а просто сошел с ума. Двое или даже трое.
— Алекс, как ты это сделал?
Я пожимаю плечами:
— Рене, я просто вошел и улыбнулся.
Не наезжай, и тебя не переедут.
... Я решила держать, так сказать, руку на пульсе у местных вожаков. А как известно, пульс лучше прощупывается на горле. И особенно если предварительно его слегка сдавить.
Застенчивые в итоге часто оказываются самыми порочными.
— Коротко ситуация такая: мы в заднице! — сказал я командиру.
— А поточнее? — попросил Хагел.
— Между левой и правой ягодицей, — ехидно ответил я, но, видя, что командир явно не настроен шутить, просто коротко рассказал ему, что готовится в будущем и как нам нужно действовать в дальнейшем.
Виан, понимаешь, я не спецназовец и не взращенный в клане суперменов убийца, как ты, для таких марш-бросков. Я обычный вор. Вор, мать его. Тонко чувствующая натура…
После уроков заскочил в литкружок. Ну просто чтобы домой вернуться попозже. Классное место! Минуте на тридцатой заснул и отлично, кстати, выспался. Снилась дуэль Пушкина почему-то со Зверевым. Умер Зверев. Радовался, как ребенок.
Том закатывает глаза.
— Алекс, я тебя боюсь.
— Я страшный, — охотно соглашаюсь я. — Бойся.
— Зараза ты…
А ночью ко мне пожаловали убийцы! Ко мне! Такому доброму и безобидному! И нет! Это не были влюбленные! Те лазят с цветами, а эти лезли с обнаженными кинжалами! И нет! Они не хотели мне порезать колбаски! Они явно нацеливались нарезать ее из меня.
Да вы бредите, господа. Нет здесь таких и не бывало никогда, извольте сами убедиться. Или проще — убиться. Две буквы, а какая разница?
Кто бы мне объяснил, как власть и золото делают из женщин таких сук?Собаки, простите меня, я не хотел вас обидеть…
Вы рады? До позеленения!
Я знаю, вы меня любите!
Меня нельзя не любить, я обаятельный…
— Вешать будешь?
— Обязательно буду.
— Алекс, как тебе не стыдно!
— То есть?
— Они ж дворяне! Никаких грязных пошлых веревок! Только топор и золоченая плаха.
— Действительно, чего это я веревками разбрасываться вздумал? Непорядок…
В общем, бллин, они ушли. Удалились по своим делам, посвященным, как я себе это представлял, тому, чтобы делать политику и всякий прочий kal, а я лежал на кровати в odi notshestve и полной тишине. В кровать я повалился, едва скинув govnodavy и приспустив галстук, лежал и совершенно не мог себе представить, что у меня теперь будет за zhiznn. В голове проносились всякие разные картины, вспоминались люди, которых я встречал в школе и тюрьме, ситуации, в которых приходилось оказываться, и все складывалось так, что никому на всем bollshom белом свете нельзя верить.