Господу все равно, где ты живешь — в трущобах или во дворце. Господу все равно, беден ты или богат. Для него ты все равно остаешься божьим.
Помнится, я где-то читал, что вы, ирландцы, не можете договориться между собой. Король предлагает подписать мирное соглашение, а вы раздуваете конфликт. Забавно, не так ли? Война за мир...
Хотите меня убить — цельтесь в голову. Там все проблемы. От выстрела в живот умирают пол дня. Я видел таких на войне, солдаты ходят с кишками в руках, как с грязным бельем.
Ложь ходит быстрее правды.
Я кое-что понял. Мы с вами очень разные, но в то же время совершенно одинаковые. Как отражение в зеркале. Мы ненавидим людей, а они, в свою очередь, ненавидят нас. И боятся нас. В конечном итоге ваше сердце будет разбито, как и мое. Такие как мы, мистер Шелби, всегда будут одни. И за всю любовь, которую мы получаем, приходится дорого платить.
— Будешь искать её?
— Она в прошлом, а прошлое меня не волнует, впрочем, будущее уже тоже...
— Вот это удар. У него в перчатках подковы, что ли?
— Нет, только сила отца и характер матери.
Надо понять, как эти подонки действуют. Для них семья это слабое место, для меня семья — это сила.
Не слушайте мнения моей сестры обо мне. Они всегда полны надежд, а значит, всегда ошибочны.
Дорогая Грейс, я пишу тебе без злости, очень давно я научился ненавидеть своих врагов, но еще никогда никого из них я не любил.
— Не думаете ли вы, что между нами возможна некая доля уважения? Мы давние враги, которые поднялись над своей ненавистью друг к другу и можем ценить профессионализм соперника... Лично я так не думаю.
— Я тоже.
Виски — самая лучшая сыворотка правды, сразу показывает, кто лжет, а кто нет.
Политика — это когда намеренно делают что-то лучше для одних и хуже для других.
— Убиваешь и убиваешь.
— Только так тебя будут слушать.
Интеллект штука хорошая, но часто включается тогда, когда уже поздно.
— Я люблю тебя.
— Это пройдёт, Грейс. Всё проходит...
Ты знал, что если зовешь кого-то после полуночи, то обычно приходит та служанка, которая влюблена в своего хозяина.
Она юная, когда ходит босиком по мостовой...
Ты не ведешь переговоров, когда обороняешься.
Ты знал, что сумасшествие дарит свободу? Иначе мы просто крестьяне, подчиняющиеся законам. Я вижу, что в тебе тоже живет это сумасшествие.
— Ты все еще в деле, Томми. У тебя нет Маргита, чтобы свалить.
— Нет. И мне не интересно стрелять в чаек.
— Стрелять в министров куда лучше?
Голодные быстро учатся.
«Дорогая Грейс, я пишу это письмо с тяжелым сердцем. Я точно знаю, что ты сделала и с кем ты это сделала. Ничего этого не будет упомянуто в отчете, тем не менее, ты должна знать, я в курсе, что ты отдалась человеку, который является нашим заклятым врагом. Это не просто измена, это отвратительнейший поступок, твой отец стыдился бы тебя. Что касается меня — я опустошен. Ты предала каждый принцип и понятия чести, данные тебе от рождения и во имя чего?»
— Любви...
Твой брат не соблюдает законы, но живет по правилам.
Коридоры Вестминстера очень темные. И для тех, кто пишет законы — никаких законов нет.
Помнишь, ты вчера спрашивал, где мама? Ее нет, Чарли, и нам с тобой нужно кое-что понять. У нас есть ее фотографии, ее одежда, в ее комнате все останется, как было. Все останется, как было... Я не очень хороший человек, Чарли, скоро ты это поймешь, но мама не вернется, мы с тобой одни. Она будет жить в наших сердцах, ведь мы любим ее...
— Ты будешь стоять на сцене, когда этот невменяемый стрелок под кокаином будет целится в человека в метре от тебя?
— Добро пожаловать в семью, Оберама.
— Вы бы взяли?
— Взяла бы.
— И носили бы?
— Отчего не носить?
— Это и есть мой вопрос. Он был на жене, когда ее убили и я не сплю по ночам. Каждую ночь я виню себя в ее смерти. Я перешел несколько границ.
— Хотите услышать, что камень проклят, тогда ее смерть не ваша вина.
— Если бы я верил священникам, я бы исповедовался и попросил прощения, но я верю вам, мадам Боссуэл. У меня сын и бизнес, мне надо спать.
— Камень проклят. Проклятье прожигает мне ладонь.
— Она просто шагнула в канал. Я три дня останавливал ее, но она все равно это сделала.
— Она сказала, почему?
— Ничего внятного.
— А что невнятного?
— Она сказала, что цыгане изготовили гвозди для креста господня, вот почему мы прокляты навеки. Поэтому нужно кочевать, иначе вина нагонит тебя. <...> Потом её не стало. Я был влюблен в нее, Том. Никто не знал об этом. У меня сердце разрывалось, когда я ее доставал. Знаешь, твой дед ушел также — совершил самоубийство. Иногда такое передается в семьях. К черту семью, Том, нужно жить дальше. Ты цыган, нужно кочевать, иначе все это нагонит тебя.
Знаете, джентльмены, есть ад, а есть другое место — ниже ада.
— Этот запах — я так скучал.
— По сортиру?
— Нет. Я не знаю, что так пахнет — видимо, сам Бирмингем, Смолл Хит... Этот запах...
— Он все возвращает.
— Где сейчас Джон, по-твоему?
— Черт знает.
— Его больше нет. И осталась лишь пустота.
— Ты же вроде верил в рай?
— Нет, наш Джон скорее в аду.
— Ни там, ни там — его просто больше нет. Также было и с Грейс, Артур. Их уже нет... Их просто нет...
— Мы что, должны возиться с тобой, как с ребенком? Снова прятать веревки и пистолеты? Я тоже через это прошел! Думаешь, я мало получил? Думаешь, мне мало досталось!? Война давно закончилась — закрой калитку, как это сделал я!
— Как ты? Но я не ты! Все об этом знают — я не ты!
— Вы были влюблены в ее сестру, Гретту Джеросси. Вы помните Гретту? Ее родители были итальянцами. Им не нравился цыган с Уотери-Лейн, но вы их завоевали своим обаянием, добродушием.
— Вы крайне тщательно навели справки.
— Гретта умерла в девятнадцать лет от чахотки. Китти сказала, что вы сидели у ее постели три месяца, день за днем и держали ее за руку. И после ее смерти вы ушли на войну. Китти сказала, что тот милый мальчик уже не вернулся.
— Никто не вернулся.
— И вот, что забавно, по ее словам, в те дни вы во что-то верили. В справедливость, честность. Вы как-то накинулись на человека, избивавшего лошадь, хотя он был вдвое крупнее. Вы его избили его же кнутом.
— Китти всегда любила сказки...
— Иногда я жалею, что спас тебя от той пули во Франции.
— Поверь, иногда и я об этом жалею.
— Я возблагодарил Бога и вашего короля за спасение, хотя с тех пор он менял только унижает.
— Кто — Бог или король?
— Иногда оба.
— Я работаю на благо нашего дела.
— Ты горюешь. А когда ты горюешь, ты принимаешь неверные решения.
— Итак, что за стратегия?
— Ты улыбайся. А ты, Артур, не улыбайся.
— А сколько будет стоить ваш костюм?
— Я не плачу за костюмы. Либо они за счет заведения, либо заведение сгорает.
Проще всего договориться с отчаянным человеком.
— Моя мама сказала, что эта девочка, Полли Грей, никогда не простит обиду. А еще, что она любит танцевать. Потанцуем?
— Я больше не танцую.
— Жаль... [когда Полли уходит] А ведь мы уже танцуем.