Мнение большинства — всегда ошибочно, ибо большинство людей — идиоты.
(Общественное мнение — заведомо ложное мнение, так как большинство людей полные идиоты.)
И всё, что я любил — я любил в одиночестве.
Я схожу с ума с длинными интервалами ужасного здравомыслия.
По-настоящему человек счастлив: он всё время живёт ожиданием счастья, которое вот-вот наступит.
Нет одиночества страшнее, чем одиночество в толпе...
Это большое несчастье — не иметь возможности быть одному.
Он в вечности останется ребёнком.
Я так долго был погружен в свои мысли, что в конце концов лишился разума.
Я разумел, надежда для такого злосчастного, как я, — за пределами этой жизни.
Внимательно осмотреть — значит точно вспомнить.
Те, кто видит сны наяву в ясный день, всегда идут гораздо дальше тех, кто видит сны только засыпая по ночам.
Сны — смерти лоскутки... О, как они мне ненавистны!
(Сон. Эти тонкие ломтики смерти. Как я их ненавижу.)
О прошлых радостях во сне
Я по ночам мечтаю —
Но сердце разбивает мне
Моя мечта дневная.
Днём чтó покажется не сном
Тому, чей взор с тоскою
Не видит ничего кругом
И обращён в былое?
Священный сон, священный сон!
Что мне людей упрёки?
Твоим мерцаньем ободрен
Был дух мой одинокий.
Хоть лучик твой в дали ночной
Дрожит, едва лишь тлея,
Но даже правды свет дневной
Не может быть светлее.
Всё, что зрится, мнится мне,
Всё есть только сон во сне.
Глубоко в эту темноту вглядываясь, долго я стоял там, размышляя, опасаясь,
Сомневаясь, снились сны, о которых прежде не смел мечтать ни один смертный…
Я стал безумцем, который страдает от долгих приступов ужасного здравомыслия.
Седые волосы — это архив прошлого.
Испорченность вкуса — часть и следствие делания долларов. Наши представления устаревают по мере того, как мы богатеем.
Никакой транспорт не будет попутным, если не знаешь, куда идти.
У меня есть сильная вера в дураков; мои друзья зовут её самоуверенностью.
И вскричал я в скорби страстной: «Птица ты — иль дух ужасный,
Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, -
Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый,
В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!
О, скажи, найду ль забвенье, — я молю, скажи, когда?»
Каркнул Ворон: «Никогда».С детства я не был таким, как другие. Не видел так, как видели все.
Среди раздумья стылых плит
Твоя душа себя узрит, —
Никто не внидет в сумрак ложа,
Твой сокровенный час тревожа.
Молчи наедине с собой,
Один ты будешь здесь едва ли.
Ведь духи мёртвых, что толпой
Тебя при жизни окружали,
И в смерти вновь тебя найдут:
Их воля явственнее тут...
Погасит мрак сиянье ночи
И звёзды, затворяя очи
Не обронят с престольных круч
С надеждой нашей схожий луч.
Но звёзд померкших отсвет алый
Покажется душе усталой
Ожогом, мукой, дрожью век,
И он прильнет к тебе навек.
Не сгонишь этих мыслей с круга,
Круг образов замкнется туго
Они, в душе найдя приют,
Как росы с луга не уйдут.
Затих Эфир — дыханье Бога, —
И дымка над холмом полого,
Прозрачно, призрачно дрожит.
Как знаменье, она лежит
На деревах под небесами, —
Таинственней чем тайны сами...
В одном случае из ста тот или иной вопрос усиленно обсуждается потому, что он действительно темен; в остальных девяноста девяти он становится темным, потому что усиленно обсуждается.
Если Вы хотите что-то тотчас же забыть, запишите, что об этом следует помнить.
Ибо счастье — размышлять и удивляться, и счастье — грезить.
... Так радость постепенно становилась кошмаром, самое прекрасное превращалось в отвратительнейшее, и Гинном преображался в Геену*.
... Помнится, он (среди прочего) особенно настаивал на том, что главнейшим источником ошибок во всех умозрительных построениях было неотъемлемое свойство разума недооценивать или преувеличивать важность того или иного объекта вследствие неправильной оценки его отдаленности.
Он не участвовал в нашем веселье, разве что его лицо, обезображенное чумой, и его глаза, в которых смерть погасила пламя болезни лишь наполовину, казалось, выражали то особое любопытство, какое только умершие способны проявить к забавам обреченных на смерть.
... Ах, Смерть, тот самый призрак, что восседал во главе стола на всех празднествах! Как часто, Монос, терялись мы в предположениях о ее природе! Как загадочно обрывала она наше блаженство, говоря ему: «Доселе и не дальше!» Та чистая и искренняя взаимная любовь, что горела в наших сердцах, мой Монос, — о, как же самонадеянно были мы убеждены, испытав счастье при ее первом проблеске, что наше счастье будет возрастать вместе с нею! Увы, по мере ее роста, рос в наших сердцах и страх пред тем злым часом, который спешил разлучить нас навсегда! И так с течением времени любить стало мукой. Даже ненависть в сравнении с этим показалась бы милосердием!
Обремененный неумеренным знанием, мир преждевременно одряхлел. Но толпа — основная масса человечества — этого даже не заметила или, живя энергичной, но лишенной счастья жизнью, не пожалела заметить.
Слова — зыбкая вещь.
О, счастье заключается не в познании, а в приобретении знания! В вечном познании — вечное блаженство; но знать все — адская мука.
Мнение большинства — всегда ошибочно, ибо большинство людей — идиоты. (Общественное мнение — заведомо ложное мнение, так как большинство людей полные идиоты.)
Нехватка одной запятой часто превращает аксиому в парадокс или сарказм в проповедь.