— Это королева. Она ходит как угодно.
— Кому угодно?
— Тому, кто играет.
Господа, мы тупеем на этой войне!
Тысяча чертей, сударь! Не вам учить меня манерам, предупреждаю вас!
Лучше ехать одному, чем со спутником, который трясется от страха.
— Клянусь честью, мне не по душе эта дурацкая война в которой французы собственно убивают и калечат французов. А собственно говоря, из-за чего? Из-за чего? Почему я должен убивать этих еретиков-гугенотов все преступление которых состоит только в том, что они поют по-французски псалмы, которые мы поем по-латыни, а? Надоело все, домой хочу, все.
— Итак, вы предпочитаете драке домашний уют? Уж не постарели ли вы, милый Портос?
— Нет, я просто поумнел.
Судьба — куртизанка: сегодня она благосклонна, а завтра может повернуться ко мне спиной.
Один за всех и все за одного!
— А сколько у нас мушкетов?
— Четыре!
— А сколько шпаг?
— Четыре!
— А сколько нас? Атос?
— Я!
— Портос?
— Я!
— Арамис?
— Я!
— И Д'Артаньян! Один за всех и все за одного!
Вы были бы правы, дорогой друг, если бы не ошибались.
Я бы мог предать своего короля, но не сына.
— Смерть надо мной смеется.
— Ты знаешь, что мы сегодня не умрем.
— Скажи это им.
— Я не готов. Не здесь, не сейчас и не так. У меня осталось много дел. Я не могу умереть, не увидев напоследок лицо Констанции или не взглянув на детей, которые у нас будут, не посмотрев, как они играют, не подержав их на руках, не научив ездить, стрелять и любить... Нет, сегодня не мой день.
— У меня ничего этого нет. Ни жены, ни детей — никого.
— У тебя есть друзья.
— Да.
— Отличные друзья. И я не сомневаюсь, что однажды у тебя появятся и жена, и дети.
— Да... да, однажды... и уж это-то у меня никто не заберет. Сегодня они нас не убьют.
— Признайтесь, что одна вещь вас все-таки интересует. Для чего, спрашиваете вы себя, она меня похитила и увезла в этот замок? Сказать вам для чего?
— Я думаю, что дамы похищают мужчин для того же, для чего мужчины похищают дам.
Планше вырастил меня. Он учил, что если я хочу быть благородным, как отец, то мною должны руководить силы выше, чем ненависть.
— Вот Вы мне объясните, Д'Артаньян, почему Вы всегда спите днем?
— Да потому что ночью спите Вы, Портос!
— Ну и что?
— Да Вы храпите, как табун лошадей!
Когда твой друг в крови,
Будь рядом до конца.
Но другом не зови,
Ни труса, ни лжеца.
И мы горды, и враг наш горд.
Рука, забудь о лени.
Посмотрим, кто у чьих ботфорт
В конце концов согнёт свои колени.
<...>
Противник пал. Беднягу жаль...
Но наглецы несносны.
Недолго спрятать в ножны сталь,
Но гордый нрав, ей-ей, не спрячешь в ножны.
— Та женщина, опять та женщина. Говоришь, у нее голубые глаза?
— В них можно утонуть.
— Держись подальше от блондинок — они ведьмы. Я тоже такую любил. Давно.
— Ты? Ты даже не смотришь на женщин, ты целомудреннее монаха. Я полагал, что тебя интересует только выпивка.
— Я пью как раз с тех пор.
— Атос! Атос? Портос, где же Атос?
— Дорогой друг, Атос стал много пить. До меня дошли слухи, что он спивается.
— Что!? Не, ему нельзя пить...
— Никому нельзя пить...
На каких неуловимых и тончайших нитях висят подчас судьбы народа и жизнь множества людей!
— Раньше мы, бывало, ездили быстрее.
— Но так-то раньше.
— А разве с тех пор что-нибудь изменилось?
— 20 лет прошло...
— И что?
— Наши лошади состарились.
Люди, старея, возвращаются к детству.
— Что Вы, что Вы! Я старею! Мне уже тридцать семь лет!
— Сколько, сколько?
— Тридцать семь!
— Интересно... В прежние времена я был младше Вас на два-три года. А сейчас, если мне не изменяет память, мне стукнуло сорок!
— Что Вы говорите! Возможно. Вы всегда были сильней меня в математике.
За корсажем этой женщины — все тайны Лувра!
— Ваша храбрость и верность во время этого испытания заслуживают поощрения. У меня для вас особый дар: вы будете иметь честь казнить этого предателя.
— Но вы обещали пощадить меня!
— И я вас пощадил. Быстрая смерть — счастливая участь для вас.
— Этот человек сражался за вас.
— Чтобы спасти свою жизнь, которую вы сейчас отнимите.
— Вы дали ему слово.
— Вы принимаете сторону предателя, а не короля?
— Я солдат, а не палач.
Народ — это взрослый ребёнок, которого надо только приласкать, и он будет нем, тих и кроток, как ягнёнок.
— Мадам Бонасье обличена в государственной измене.
— Констанция не способна на измену.
— Если не считать изменой измену мужу.
Знаете пословицу: «Кому не везет в игре, тому везет в любви»? Вам слишком везет в любви, чтобы игра не мстила вам за это.
— Приготовьте мсье его апартаменты, он там приведет в порядок свой туалет.
— Не говорите мне о туалете, это напоминает о туалете смертника. Я был так недалек от этого.
— Кто вам сказал, что все в прошлом?
— Ваши глаза.
— Они умеют лгать.
Та встреча не чета простой удаче,
Была любовь, и было все иначе!
Это правда, — согласился Д’Артаньян, — на мне нет одежды мушкетера, но душой я мушкетер. Сердце мое — сердце мушкетера. Я чувствую это и действую как мушкетер.
Мне не нужны академии! Любой гасконец с детства академик!
Успокойтесь. Нужно уважать человека, который трижды возвращался из преисподней.
— Встречусь ли я с ней когда-нибудь?
— Помните, что только с мертвыми нельзя встретиться здесь, на земле.
— Ну а деньги?
— Деньги есть! Триста кардинальских пистолей.
— Это только на дорогу туда, а обратно?
— Могу вас успокоить, обратно мы вернемся не все.
— Что дает тебе право распоряжаться нашими жизнями? Ты что, святее всех?
— Да. И умнее.
— Фебре исполняет вашу волю.
— Он исполняет не мою волю, он сошел с ума.
— Я не могу допустить, чтобы мои поступки имели вид, будто я продался вам.
— Ну и что, что продался? Вы затем и приехали в Париж, чтобы подороже продать свою шпагу, верную руку, изворотливый ум.
— Все так, но это было несколько раньше. А теперь у меня появились друзья.
— Мы счастливы, потому что мы вместе.
— А это немало!
— Да, это очень много, дорогой Д’Артаньян. Может быть, это дороже всего, что есть на свете.
— А деньги?
— Деньги есть! Триста кардинальских пистолей.
— Это только на дорогу туда, а обратно?
— Могу вас успокоить, обратно мы вернемся не все.
— Господин Д’Артаньян, вы, кажется, собрались в поход?
— Нет, мы едем на воды в Форж.
— Что такое?
— У господина Атоса пошаливает печень.
— Ай-яй-яй-яй, и долго она будет шалить?
— Кто?
— Печень господина Атоса.
— Дней десять.
Бастилия! Срок заключения — лет сто!