Цитаты авторства Елена Котова

Нет ничего такого сложного, что нельзя было бы понять, если у людей есть смелость взглянуть правде в глаза и называть вещи своими именами. Сложности возникают, когда люди начинают врать самим себе, ну и другим, конечно
Обыватель не дурак, знает, что государственная собственность нужна не для того, чтобы страна становилась сильнее, а для того, чтобы с нее кормились те, кто к этой собственности приставлен.
И давно ты живешь в этой стране? — подумал Александров. — Давно привыкла ходить по Лондону с сосредоточенным лицом? Тут легко быть чистым, особенно если есть деньги. А что ты успела понять про Россию, в которой отец Павла создал все, чтобы его сын смог быть чистым, чтобы у него была другая жизнь? Что ты знаешь про наши «понятия», наши писаные и неписаные законы, границы чести и бесчестия?
Маргарет Тэтчер повторяла себе слова отца: «Никогда не делай чего-то только потому, что другие это делают. Никогда не иди за толпой». Это были стальные принципы, которые вооружают человека и заковывают его в латы, давая силы преодолевать трудности и помогая сохранить цельность среди гвалта и суматохи.
Да, неважно, нашел Фауст истину, или нет. Важно, что искал. Все беды от запретов на познание, от табу, стыдливых умолчаний. Поиск истины – это, пожалуй, единственный процесс, который важнее результата.
Вам трудно понять пока, но постарайтесь: одиночество – это далеко не всегда страшно. Гораздо страшнее, если вы – ради того, чтобы не испортить себе старость, которая у вас так далеко и о которой вы еще ничего не знаете, – своими руками сейчас испортите настоящее…
— Кстати, мужчины-концептуалисты считают, что женщина от природы более талантлива, более способна к творчеству и по своей природе она более, чем мужчина, способна к multi-tasking.
– К чему? – спросили Ирина и Полина одновременно.
– Это когда у тебя ребенок на одной руке, телефонная трубка в другой, а ты при этом переворачиваешь блины на сковороде, одновременно крася ногти. Обычный день женщины.
Вслед за этим – главный вопрос. Чего мы, собственно, ждем от жизни? Что принесет нам радость, когда пробьют часы и дальше прятаться от своих пятидесяти невозможно, а комплексовать при встречах с тридцатилетними – разрушительно. Ни ночные клубы, ни яхты или дискотеки уже не помогают, потому что либо в них уже не зовут, либо самой неинтересно. Себя не уговорить, что главное в твоей жизни – это выполнение за детей домашнего задания или стирка пеленок, а дети выросли и дом опустел.
Реальность — ничто, хотя доказательная сила интерпретации, конечно, зависит от твердости фактов. Но гораздо больше она зависит от правильной концепции. Она создает для фактов контекст, в котором те оцениваются. Схватка обвинения и защиты — всегда схватка двух концепций, положенных на чаши весов Фемиды. Концепции оцениваются восприятием Фемиды, чувственными ощущениями женщины с завязанными глазами.
Вам нужно доказать, что вы способны на поступок. Он не в том, чтобы сломать себе жизнь, вы не Митенька Карамазов. Поступок в том, чтобы принять реальность такой, какая она есть. И жить, а не существовать.
— Но человек же развивается сам. Родители могут только заложить фундамент.
— Вот именно. Развиваться способен любой, у кого есть хоть сколь-нибудь пытливый ум. А вот мотивация, энергия, смелость — это либо есть, либо нет. И тем, кому родители это дали, я считаю, повезло. Познание — это же огромное удовольствие.
Предназначение женщины отнюдь не в служение мужу и не только в воспитании детей, но тогда подобные мысли считались грехом. Как и сейчас, впрочем. Вопрос лишь, по чьим меркам?
Кто может сказать, единственное ли то устройство мира, в котором мы существуем? Оно предстает данностью, но, может, это нечто текучее, приобретающее ту форму, которую ему создает человек? Стереотипы предписывают поведение и даже мысли, те создают путь, по которому мчится жизнь. В этой данности у женщины есть десять, пятнадцать, ну даже двадцать лет ощущения себя женщиной, а потом все катится вниз, с каждым годом только отбирая что-то, ничего не давая взамен. Но путь мог бы быть и другим, а с ним – и устройство мира. Бесконечность смены красок, страстей, фантазий, набирающих силу с каждым годом, наполняющие жизнь женщины новыми ощущениями. Из них можно мять, лепить, менять и сам мир, выбрасывать из него отжившее, как хлам из кладовки.
Отсталость, заскорузлость мышления «образованного класса», который призван «сеять разумное», преследуют Россию уже полтора века. «Мыслящие и образованные» играют в развитии страны весьма противоречивую роль.
Понятное желание видеть свою страну великой оборачивается дикими идеями о том, что рассчитывать на чужие деньги — позорно и опасно. Но ведь в этом и состоит искусство государства и задача экономического управления — заставить чужие деньги работать на свой народ.
Варе понятны все темные силы, хоть они и делают вид, будто их нет. Они, конечно, есть, хоть и прячутся, но Варя понимает их игру, так что у них нет шансов. Это личное дело Кафки, если он решил, что его герой никогда не дойдет до замка, я-то точно дойду.
Маму же Мэтью очень любил, хотя иногда она слишком напоминала ему бабушку героя книги про Свана: она тоже искала для него нечто такое, что научило бы находить «наслаждение не в достижении житейского благополучия и не в утолении тщеславия, а в чем-то другом». Но по-настоящему он любил только читать, смотреть на море и драться.
Скляр, действительно, был крайне педантичен и внимателен. Но отнюдь не только к мелочам. Он подмечал все несовершенства мира, порой непроизвольно искал, как исправить — или использовать — их самым эффективным образом. Его не заботила репутация рейдера, скорее, он гордился ею. Он очищает мир от ненужных наростов и занимается этим не только по природной жадности, которой тоже гордится, а во благо человечества.
Пять лет из-за ее дури и самоуверенности они с Брюсовым ковырялись в дерьме. Он объяснял старику Брюсову, что это ради чести мундира. На самом деле — заигрался. Загорелся переиграть всех остальных и спасти Варю. Ту, которую он всего один раз в жизни видел из окна, но не ту, которую так пытался понять в ресторане на набережной.
Кейнс призывал Рузвельта не кошмарить крупных капиталистов, а поощрять их. А вот для Айн Рэнд эти слова Кейнса звучат аморально: капиталисты несут бремя нации, а государство, видите ли, вольно их приручать или наказывать. Самых полезных членов общества превращают во вьючных животных!
Скидывая с плеч обязанности и получая взамен право требовать благ от государства, человек добровольно отдает ему и свою свободу. И требует все громче, и винит государство, что благ мало... А их мало, потому что государство не умеет и не должно уметь их производить.
— Слушаю эти стихи о воздухе, дрожащем после отзвонивших колоколов, и думаю, а есть ли о чем говорить? Колокола отзвонили… Может быть, о жизни «за гранью» не говорят именно потому, что за это лишь пусто́та, о которой и сказать нечего?
— Полина, у нас нет иной ипостаси, кроме души и тела. Если в теле болезнь, а душа ею измучена, то не может быть и сил.
Не нравилось ему и знакомство с настоящим безденежьем, не нравилось питаться спагетти и замороженной курицей, покупать в день по два банана. Не нравилось думать о том, что будет, когда купленные мамой шмотки износятся. Не нравилась, что и сама новая жизнь, в которую он с таким трудом вырвался, оказалась скучной и убогой.
Их многие ненавидят, но эти люди работают по восемнадцать часов в сутки, и у них выдающиеся мозги. Да, они летают на личных самолетах и отдыхают в Куршавеле. Если бы они летали эконом-классом, а отдыхали бы в Анапе, то уже умерли бы от нагрузок, сопряженных с миссией, которую выбрали.
Их предприятия несут в регионы занятость, на них работают сотни тысяч людей, которые и составляют какой-никакой чахлый средний класс, их выбирают в партнеры иностранцы, и благодаря этому Россия хоть во что-то интегрируется.
Они не ангелы, беспощадны в конкуренции, злоупотребляют лоббированием, заносят в правительство, а что, где-то в мире по-иному? При их богатстве, они уже давно могли каждый купить по острову и жить там беспечно. А они вкалывают в этой стране, где по улицам-то проехать невозможно, и без отдыха приумножают ВВП.
Всех рисков ни просчитать, ни даже предвидеть невозможно… Сколько ни считай, ни взвешивай, все равно, в конце концов, решения принимаются по наитию. Что-то, конечно, пойдет не так, может быть, даже многое, но чем больше проект, тем больше маневра.
Он терпеть не мог вязнуть в мелочах. Его дело – прыгать с одной льдины на другую. А если льдина пошла трещинами, то он уже должен быть на следующей. Мелочи и трещины пусть дотирают подчиненные. Нельзя задерживаться, иначе уйдешь под воду. Надо бежать вперед.