После стольких официанток в кино, наконец-то мы видим настоящую аристократку.
Все, что я хочу на Рождество — это еще один фильм с Одри Хепберн.
Если у Голливуда и есть какие-то стандарты, а все говорит о том, что они есть, то Одри Хепберн разрушила их.
Актёр — особенно в последнее время — стал в каком-то смысле проституткой. Потому что продаётся «за ништо», за нетворческую работу, за роль, от которой не получит никакого удовлетворения, но заработает хорошие деньги, почему и соглашается. Я не исключение: ловлю себя на том, что тоже соглашаюсь. Потому что интересных, заметных ролей — пусть даже нищенски оплачиваемых — мне не предлагают.
На самом деле, все люди — актёры. Наша жизнь как представление, в котором, какую бы роль ты ни сыграл, ты всё равно не будешь самим собой.
Мой учитель был очень строгим. Он всегда говорил мне, что я ничего не добьюсь в жизни, если не перестану шутить. И когда меня впервые напечатали на обложке журнала «People»... Я выслал ему экземпляр.
… А вообще биографию и характер актёра можно проследить по его ролям. Как бы тонко он не перевоплощался и не прятался за текст. Везде, во всех ролях, есть частица меня.
Корни нашей профессии вообще, актерской профессии, — сто процентное погружение в предлагаемые обстоятельства. А это и есть детские игры. Когда ребёнок не замечает, замёрз он, промокли у него ноги, или дома ждут обедать. Он этого не замечает, он там, он в игре. Поэтому и говорят, что нужно сохранять в себе такие вещи — ребенка, детство.
На пробах к фильму «Морозко» мне пришлось грызть орехи. Я так хотела сниматься, что не щадила зубов. Но в итоге мне досталась отрицательная роль Марфушеньки-душеньки. Мало кто знает, чего мне стоила та роль! Когда снимался фильм, в стране был дефицит продуктов. Гору яблок в кадре заменили чищеным луком, который покрасили пищевым красителем. И вот представьте себе: сцену, где я с упоением грызу яблоки, сняли с пятого дубля, и всё это время мне надо было кусать, изображая радость и удовольствие. Та же история была и с молоком — вместо него приходилось пить подкрашенную воду. А увидев себя на озвучке фильма, я разрыдалась. Мне казалось, что я такая страшная! После этого всерьёз подумывала над тем, чтобы никогда больше не сниматься в кино.
Никто из русских актеров не сделал карьеру в Голливуде. Дело не в профессионализме вовсе. Мы им абсолютно чужие, и они — нам. Есть протестанты, католики, есть разные вариации их, есть поляки-славяне, греки-православные — и всё это Европа. А Россия — она отдельно. И прежде всего, для этой Европы, Америки она скучна. В этой скуке может, конечно, возникнуть что-то, вызывающее интерес, но этот интерес того же плана, что и по отношению, например, к ненавистному сейчас ими Ирану. Африканец ближе Голливуду, чем мы. То, что африканец знает о мире — он знает из англо-язычного или франко-язычного кино, книг. Мы же пишем какими-то непонятными буквами, у нас вообще свой большой отдельный мир. Потом африканский актер до определенного момента мирового признания — если ему случится, — он будет знать свое место; все иностранцы в Голливуде — это люди, давшие себя перемолоть. А мы своё место не хотим знать, потому что почитаем себя равными — и имеем все основания.
Вообще я сыграл трех воров — Жорж Милославский, Шура Балаганов в «Золотом теленке» Швейцера, Копчёный в фильме «Место встречи изменить нельзя». Три вора — и всех их любит зритель, я не понимаю почему.
Актер должен играть в театре — только так он может расти и развиваться. Мне нравится мысль, что талант — это предрасположенность человека к труду, и я свято верю, что одной природы и способностей мало. То есть отношусь к категории людей, которые пытаются постоянно над собой работать. Не знаю, что такое актер только «для кино». Мне кажется, что любой киноактер легко или трудно может стать театральным артистом. Энергия зала и сцены помогает и заряжает на физическом уровне.
Величайший художник — это тот, кто достиг величия в высших сферах своего искусства.
Я не представляю свою жизнь без театра и без моих любимых домашних питомцев. Мой дом всегда населяет ватага приблудных кошек и собак. Они дают мне и утешение, и покой, и разговариваю я с ними, как с людьми. Иногда мне даже кажется, что они понимают больше нас… И, более того, я учусь у них мастерству артиста! И студентам своим, и молодым артистам я советую самым внимательным образом наблюдать за повадками кошек и собак — это очень помогает в нашем ремесле. Никто из актеров Малого театра никогда не пройдет мимо брошенного котенка или щенка, я глубоко убежден, что милосердие и умение сострадать — это не только свойство души, но и неотъемлемая часть актерской профессии.
Я переживал страшные вещи в детстве. И они сделали меня тем, кто я есть. И я бы не изменил ничего в своей жизни, даже если бы мог. Потому что мне нравится, кем я стал и каким я стал. И как актер, я уделяю много времени раздумьям над тем, почему люди поступают так или иначе. Почему в нас есть некие шаблоны поведения. Но каждый раз, оглядываясь, я вижу тот путь, что привел меня туда, где я нахожусь. И еще я думаю — все не так просто и однозначно. И не обязательно, если ты страдал, то станешь хорошей личностью. Второе не однозначно следует за первым.
Судьбы актера и футболиста очень похожи. Пока играешь, ты всем нужен, тебя ценят. Не играешь, постарел — не нужен никому.
— Тебе никогда не хотелось сменить имя? <...>
— Родители огорчатся, если я откажусь от своего имени.
— По приезде в Нью-Йорк первым делом полагается огорчить родителей.
В актерской жизни нужно везение. Больше, чем в любой другой, актер зависим, выбирать роли ему не дано.
Писатель — это меньше, чем человеческая особь. Или, если он талантлив, это куча разрозненных особей, несмотря на все их потуги слиться в одну. Сюда же я отношу актеров: они так трогательно стараются не глядеть в зеркала, прямо отворачиваются от зеркал — и ловят свое отражение в никеле шандалов.
У актера все может быть ненастоящим, кроме страсти.
Традиционно считается, что политический гений – это тот, кто волю народа превращает в свою собственную. Однако все наоборот. Правильнее сказать, что политический гений – это тот, кто свою собственную волю превращает в волю народа. Или по крайней мере заставляет поверить, что такова воля народа. Поэтому политический гений должен быть и гениальным актером.
Он играет так, что остальные действующие лица постепенно растворяются в тени. Все, кто был в зале, аплодируют стоя.
Теперь, к концу моей жизни, я не играю на сцене, ненавижу актеров «игральщиков». Не выношу органически, до физического отвращения — меня тошнит от партнера «играющего роль», а не живущего тем, что ему надлежит делать в силу обстоятельств.
Актер готов без устали слушать похвалы блистательной своей игре…
Казалось бы: плюнь на все и не работай. Но талант… Он давит. Гонит. Талант – это дополнительная энергия, которая требует выхода. Но ведь не будешь играть сам себе перед зеркалом в пустой комнате. Нужен зал. Зрители. Аплодисменты.
Актёры существуют, чтобы играть неправду взаправду.
– Вы, правда, жили в Италии с актёрами и бродягами?
– Ха! Моя мать итальянка... Она пианистка… Дедушка не одобрял её.
— Тебя никто не возьмет. Полминутный ролик, а тебя полчаса уговаривали сесть!
— Где тут логика!?
— У помидора нет логики! У него даже ног нет!
— Вот именно! Как я мог сесть, если у него даже ног нет! Я был прекрасным стоячим помидором, я был лучшим томатом, лучшим огурцом, а от моего цикория все критики ахнули!
Если вас убивают в четвертом акте, то нельзя выходить в первом уже с убитым видом.
Я хотел быть достоин имени отца, мне потребовалось много времени, чтобы раскрыть свой талант. Сегодня я могу наконец выбирать фильмы и не намерен лишать себя этого удовольствия...
То под гору, то в гору,
То стужа, то жара -
Бродячему актёру
Опять в поход пора.
Он — странник и работник,
Страдалец и герой,
Отважный, как разбойник,
И гордый, как король.
Улыбнись и песню пой,
И смелей иди вперед,
От печали в пути мало толка.
Вот увидишь, нам с тобой
Непременно повезёт,
Потому что не везло слишком долго!
Моё самое большое достижение — своя большая квартира. Я до сорока лет жил в коммуналке.
Конечно, сейчас герой должен быть красивым, высоким, чтобы его видно было. Но я вот Квазимодо играл — большого, физически сильного звонаря. И зрителей это не шокировало. Почему? Да потому что всё равно дело не в росте, а во внутренней жизни человека.
Гораздо приятнее, когда люди тебе говорят, что в жизни ты выглядишь лучше, чем в кино, а не наоборот.
Когда я попал в сериал «Друзья», мне поначалу говорили, что для молодежной комедии я слишком пессимистично себя веду. Тогда я начал говорить так, как говорил в пятом классе. И все сказали — это как раз то, что нужно! Я взмолился: «Нет, позвольте мне повзрослеть хотя бы до восьмиклассника!»
Взаимоотношения между актерами, между актером и режиссером так или иначе носят характер чувственный, и эта чувственность не в раздувании ноздрей, не в хватании за руки, не в расстегивании лифчика или залезании в штаны, а в управлении той энергией, которая влияет на зрителя, потому что конечный результат – это то, что, возникнув здесь, передается туда.
Я видел больших актеров, которые играли самих себя. Тогда я заметил, какими они были бы маленькими, если бы не были такими великими.
Творческое перевоплощение вообще загадка! Актер может испытывать не только эмоции своего героя, но и физические проявления, боль, психическое расстройство… что угодно.
Когда восхищаются техникой актера, значит, он не заставил потерять голову. В своей роли убедителен, но недостаточно, чтобы забыться.
Райкин сам по себе — это целый театр.