Питер оставляет автографы своим гостям прямо на душе.
Разыщу я однушку, нарисую татушки и уеду в Санкт-Петербург,
Я устроюсь в «Афишу», разгорится кострищем зависть бабушкиных подруг.
Это мне сказал сделать Слава — мой хороший друг:
Чемодан, вокзал, поезд «Москва-Санкт-Петербург».
Есть отличие между Москвой и Петербургом. Я недавно нашёл ещё одно: мне кажется, в этих городах по-разному относятся к великим историческим личностям. Приведу пример. В Питере есть станция метро «Площадь Ленина», а в Москве станция метро называется «Площадь Ильича». Ильича — это что за панибратство? Я считаю, что назвать Ленина Ильичом может только один человек в мире. Это сотрудник мавзолея, который его купает каждый год.
Я сейчас живу на два города. Это Москва и Питер. Мне очень тяжело совмещать, потому что два абсолютно разных города. Даже пахнет по-разному. В Москве пахнет движухой, деньгами, дорогими духами. В Питере всё как-то размеренно, а в Москве нет, в Москве бешеный темп. <...> Поэтому я считаю, что разводные мосты могут быть только в Санкт-Петербурге. Если бы разводные мосты были в Москве, оттуда бы каждый день сыпались люди в попытке перепрыгнуть на тот берег.
Я знаю про глобальное потепление, но мы ж все-таки в Питере...
В Петербурге солнце светит либо 19 часов, либо 4. Так и русские — они могут быть предельно холодными и закрытыми, а могут — непредсказуемо радушными.
Часто оказывалось, что спасались те, кто спасал других — стоял в очередях, добывал дрова, ухаживал, жертвовал коркой хлеба, кусочком сахара… Не всегда, но часто. Сострадание и милосердие — это типичные чувства блокадной жизни. Конечно, и спасатели умирали, но поражало меня то, как им помогала душа не расчеловечиваться. Как люди, кто остался в городе и не принимал участия в военных действиях, смогли остаться людьми. Когда мы писали «Блокадную книгу», мы задавались вопросом — как же так, ведь немцы знали о том, что происходит в городе, от перебежчиков, от разведки. Они знали об этом кошмаре, об ужасах не только голода, — от всего, что происходило. Но они продолжали ждать. Ждали 900 дней. Ведь воевать с солдатами — это да, война — это солдатское дело. Но здесь голод воевал вместо солдат. Я, будучи на переднем крае, долго не мог простить немцев за это. Я возненавидел немцев не только как противников, солдат вермахта, но и как тех, кто вопреки всем законам воинской чести, солдатского достоинства, офицерских традиций уничтожал людей. Я понимал, что война — это всегда грязь, кровь, — любая война... Наша армия несла огромные потери — до трети личного состава. <...> Вы знаете, существует такое сакральное пространство. Когда человек возвращается в сострадание и духовность. В конечном счёте всегда торжествует не сила, а справедливость и правда. И это чудо победы, любовь к жизни, к человеку...
По садам и улицам, по мостам подсвеченным
Любим мы расхаживать и дышать Невой.
От любви до памяти мы пройдёмся вечером
И разделим прошлое на двоих с тобой.
Город мой – особенный. Солнечный и ветреный,
Часто очень пасмурный, но всегда родной.
Будь всегда загадочным и чаруй секретами
Каждого, кто просится говорить с тобой.
Ночь стучится в окна дождём
И зовёт пройтись по мостам.
Рано… Мы ещё подождём –
Мы верны лишь белым ночам.
Вы скажете, что кофе с собой есть везде, во всех городах мира. Конечно. Но в Петербурге есть еще пронизывающий ветер с Невы, вечерний озноб и постоянные дожди. Поэтому кофе в стаканчике в озябших руках здесь превращается в милую спасительную традицию. Мы с моими гостями любим взять по стаканчику кофейку, вафли или печенье и посидеть прямо на Стрелке Васильевского острова. Волны шумят, речные трамвайчики снуют туда-сюда. А мы наслаждаемся беседой и горячим сладким напитком. И жизнь удивительно хороша!
Монстры не появляются из ниоткуда. Мы, общество, сами прекрасно справляемся с их созданием.
В Петербурге ночь никак не наступает, и только в шесть утра небо становится немного лиловым. Вы стоите на берегу Невы с незнакомыми людьми. Вдруг кто-то начинает петь, и вы тоже поете, не понимая слов. Возникает ощущение чего-то вечного, которое испытываешь только в России. И только в России и нигде больше — а я объездил весь мир — можно ощутить эту благодать. Это какая-то магическая тайна. Мы, иностранцы, едем в вашу неорганизованную, шумную и совершенно безумную страну, потому что знаем: нас ждет минута блаженства и вечности, волшебная искра, которая непременно вспыхнет. Но за это придется очень дорого заплатить. Я думаю, что Россия — это наркотик. Самый опасный из всех!
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо как Россия,
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия.
Россия — криминальная страна, Питер — криминальная столица, торговля антиквариатом — криминальный бизнес...
Одиночество стало — отчеством...
Небо — крышей, деревья — стенами.
Обречённый твоим пророчеством,
Я брожу облаками пенными.
В Петербурге легко состариться,
Здесь иные часы и скорости...
В фонарях монотонно плавятся
Все печали мои и горести.
Этот город с гранитной нежностью,
С розоватой луной над крышами
Дышит сам такой безутешностью,
Что любые страдания — лишние...
Пушкин. Тютчев. Некрасов. Блок. Ахматова. Мандельштам… Это всё — псевдонимы. Автор — Петербург.
Здесь, где Пушкин был застрелен,
Где повесился Есенин,
Быть поэтом не призванье,
а почти что приговор.
Машина времени, хочешь — можно прокатиться,
Петроград — царский, Ленинград — блокадный, Питер — бандитский.
Эти встречи считать подарками -
Что пред каменным львом заискивать.
Не сутулясь бродить под арками,
Или дождь в свои вены впрыскивать.
Петергоф обнимать в подрамники
И высматривать птичье пение
Там, где листья плывут подранками
Вслед фонтанному откровению.
Всё пастелью тумана смажется,
Всё насытится вдохновением,
И слеза на щеке не кажется
Ни судьбою, ни преступлением...
Питер, в него влюбляются с первого взгляда. Со второго хотят остаться. С третьего пытаются понять, с четвертого начинают жить вместе, с половины пятого и допоздна ищут здесь себя и своего независимо от погоды и цвета ночи. Очень трудно найти себя именно в Белые ночи.
Люблю я город над рекой.
Люблю его, Петра творенье!
Он для меня один, родной:
С моей судьбой – одно сплетенье.
А в глазах плещет радость, и ветер всегда с Невы.
И зонтов здесь не надо, под каплями синевы
Мы растем быстрее и тянемся к небу, ввысь,
Где мечты зажглись...
Этот город давно обрёл собственную волю. И собственное мнение на всё. Даже на погоду. Он ведь царских кровей, милый мой. Его таким построил Пётр I.
Они вышли из дома и отправились бродить по мостам и набережным. Центральная часть города сохранялась веками неизменной. Здесь словно жил исторический дух старого довоенного Петербурга – интеллигентного, изящного, спокойного. Медленное и размеренное движение мысли, философские идеи – всё это как будто надевалось в Петербурге на каждого горожанина, будто элегантное пальто. А в качестве мягкой фетровой шляпы – тихая и светлая печаль.
У меня точно свидание с Петербургом. Он держит меня за руку и дарит свою удивительную любовь: строчки из композиции как нежные признания, затяжки как поцелуи, тёплый свет солнца как обещание быть вместе навсегда... Я чувствую себя любимой, но я одна.
Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Звёзды падают с неба
К миллиону миллион.
Сколько неба и снега
У Ростральных колонн!
Всюду бело и пусто,
Снегом всё замело,
И так весело-грустно,
Так просторно-светло.
Спят снежинки на рострах,
На пожухлой траве,
А родные их сёстры
Тонут в чёрной Неве.
Жизнь свежей и опрятней,
И чиста и светла -
И ещё непонятней,
Чем до снега была.
Никакие теракты, болезни, революции, партийные чистки, переносы столицы, высылки интеллигенции, блокады и лихие времена не смогли отнять у него воли к жизни. Он падал и поднимался.
Город мой влюблённых любит
И благоволит котам.
На растресканные губы
Капнет чудо, как бальзам.
На простуженные души
Жарко дышит, греет нас.
Солнцем варежки подсушит,
Сдует слёзы с наших глаз.
Скажет:
— Полно-те бояться!
Скоро будет Новый год!
Время с прошлым распрощаться.
Гляньте: снова снег идёт!
По свидетельству очевидцев, поздней осенью Питер практически непригоден для жизни. Так для существования разве.
Но как только выйдет солнце,
Вспыхнут золотом сады,
Заблестит моё оконце,
И душа вдруг засмеётся
От осенней красоты!
Буйство красок в каждой ветке,
В парке словно всё горит!
Листья – медные монетки.
Это тоже Питер, детка!
Как красиво, посмотри!
В нашем городе осенью время для книг,
Для кино и прогулок под клёном,
Для котов эрмитажных и для домовых,
Что живут в закоулочках темных.
Для зонтов и плащей, для любви и тепла,
Для чудных философских вопросов,
Для любимых гостей, для меня и тебя,
Для варенья из абрикосов...
Осень пусть возьмет с собою
Все сомнения и страх,
А со снежною зимою
Пусть сбывается мечта,
Город рядом, он поможет,
Он поддержит и поймёт.
Не откладывай! Ты сможешь!
На пороге Новый год!
Все перепады и безумства ноября,
все листья черные, все ветреные ночи,
когда вода в Неве вскипает, и не зря
правитель бронзовый по площадям грохочет.
И просыпаешься в постели не своей,
защиты ищешь у чужого дома.
Бездумная эротика ветвей,
раздетых ветром — так знакома.
Зонтик к бою! Новый шарфик
Надеваю на ходу.
Питер, Питер, как же жалко,
Что так мало вспышек жарких
В нашем северном году!
Сложим снежную поэму,
А потом пойдём гулять.
Питер белой хризантемой
Расцветёт вокруг опять.
Паутиной белых улиц
Нас запутает совсем,
Чтобы сердце распахнулось,
И растаял снежный плен,
А в душе проснулась нежность,
Невзирая на мороз,
Чтобы счастье и надежду
Ветер снова нам принёс.
Ночь теплая одела острова.
Взошла луна. Весна вернулась.
Печаль светла. Душа моя жива.
И вечная холодная Нева
У ног сурово колыхнулась.
Невский Проспект, как и всякий проспект, есть публичный проспект; то есть: проспект для циркуляции публики (не воздуха, например).
Питер есть Питер... Но разве можно отказаться от прогулки из-за какого-то там дождя?
Нет в мире города с такой богатой революционной историей, как Ленинград. Все здесь напоминало о борьбе. И стены Петропавловской крепости, и чугунные мосты через Неву, и корпуса бывшего Путиловского завода, на котором работал мой дед Тимофей Матвеев. <...> В этом городе творили Пушкин, Гоголь, Достоевский… Здесь, на Сенатской площади, царские войска палили картечью по декабристам… У Зимнего дворца в январское воскресенье 1905 года царь расстрелял рабочих…
Побывав в Ленинграде, мы сразу стали взрослее, духовно богаче. Одно дело — читать в книгах о том, как брали Зимний, и другое — видеть арку бывшего Генерального штаба, из-под которой красногвардейцы начали атаку, самому пройти по Дворцовой площади, побывать в залах Зимнего, где было арестовано Временное правительство Керенского…