Нет ничего постоянного в этом мире. Уважение — это одна из самых изменчивых вещей. Оно может быть гранитным и базальтовым, если ты — тот человек, который каждую секунду своей жизни способен вызывать уважение своими выборами и своими действиями. Если ты только один раз что-то великое сделал, как Кортес, это всё сотрется и ссыпется.
Потому что тебя уважают за совокупность твоих выборов и действий, которые ты делаешь постоянно.
Нет иных контрактов в этом мире как только контракт, основанный на любви и на чести. А других договоров быть не может, потому что всё остальное — мимолëтно. Всё остальное рушится легко.
Я историю расскажу. Притчу. О Ханселе. Вот Хансель, вот тринадцатый век, когда прусов орден крестил. Хансель очень любит орден, очень любит Христа, меня – ландмайстера своего очень любит. Я даю ему людей и отправляю отстроить мне на соединении двух рек крепость. Это очень важное место, прибыльное, можно хорошее богатство поднять на одной переправе только. Проходит время. Я не могу каждый день с Ханселем созваниваться. Допустим переправа эта очень далеко в языческих землях. Там не только крепость отстроить нужно, там всю инфраструктуру продумать надо, налогообложение, пошлины – вот это всё. Еще и прусы дикие нападают, их тоже надо усмирять. И ничего тут во времени не отодвинешь, ты не скажешь диким прусам, что прут резать тебя – подождите, я тут сейчас с пошлинами разберусь, потом повоюем. Торговцам ты тоже не скажешь – эй, вы тут пока заморозьтесь, я с прусами разберусь, и до вас руки дойдут. Проходит пять лет, я, наконец, добираюсь до Ханселя. Что я вижу? Четыре дохлые свиньи, сопливых теток и чахлый частокольчик. Почему? А потому что у Ханселя всё – фюрер, всё – мы. Мы – орден, мы – фюрер, но не я, Хансель, сделаю. Потому что он научиться хотел. А его что-то и не научили – как это крепости строить, налоги организовывать, людей собирать, он же в орден учиться пришел, а его не научили. Предложений от меня товарищи ждут? Вы когда об организации шестидесяти миллионов говорите, не о фюрере думать надо и не о партии, и не о том, что вас когда-нибудь фея крестная научит. Своей башкой думать надо. И если мне кто из вас говорить будет: нам с тобой, Франц, так там планы должны быть или хотя бы зачатки планов, а не энтузиазм пусть твердый, но голый. Не «мы с тобой, а теперь ну-ка давай, я жду от тебя предложений». Вот такое у меня предложение – это первый шаг. Потому что если я буду что-то строить, то не таких людях, не на Ханселях. Ясно?
Создать свое государство тамплиеры и не мечтали. Для них это была изначально невозможная цель. Тевтонцы доказали, что это не так. Но даже если бы им ничего не удалось, всё, что делал Герхард, не ушло зря. Я за то, чтоб браться за красоту. Неважно, дойду я до финиша или сдохну по дороге. Я получу то, что заслужу. Но невозможно браться за то, не знаю что, тогда, не знаю когда, и там, не знаю где, сколько бы энтузиазма у вас ни было.
Тоже мне – сказка про прутья. Ну и что, что десять хворостин не переломить, как одну? Их можно перепилить. Построил себе лесопильню и хоть упились – хоть сотни хворостин за раз. Это временная мера. Если мы говорим о твердости, а тут такая твердость нужна, так будь тем, что не сломать, ни перепилить. Будь бриллиантом. При чем здесь одна хворостина или десять?
Но все люди не до конца понимают, что выбирают.
Еще точнее – никто никогда не понимает до конца, что выбирает.
Все просто делают выбор – ежесекундно. И ежесекундно нужно выбирать правильно.
И ты либо встаешь за свой выбор, либо отсасываешь.
Но они же пугаются! Они – люди – даже когда ты им четко готов задать алгоритм, тебе им еще надо сопельки вытереть – у тебя получится, ты сможешь, давай! А то они валятся на спину трупами сусликов – «ыыы, я не могу, жена, дети, призрак еврейской прабабушки. Вдруг я облажаюсь, и все скажут, что я дебил, нет я не смогу никогда». И не могут! Потому что ленятся, суки, усилие над собой сделать и смочь.
Можно ли изменить людей?
Можно. Но на это надо иметь волю. Надо уметь включать голову и сердце.
Вот «Вакцина от Идиократии» вас учит менять людей. Потому что если ты этого не умеешь, ты можешь поставить большой и солидный крест на семейной жизни и на любых отношениях вообще. Рабочих в том числе.
А чтобы не ставить там большой и жирный крест, однозначно надо учиться менять себя, менять людей и вообще менять реальность. Действиями. Не эзотерикой — действиями.
Вовлекаться в свою жизнь нужно, а не сидеть на попе и думать: «А, ну что я могу поделать? «Поэтому приходите ко мне на «Вакцину от Идиократии».
Там и познакомимся ближе.
Франц Вертфоллен «Вакцина от Идиократии»
Литература – не есть книги.
Что такое литература? Это искусство рассказывать истории. Те истории, через которые люди понимают, как им должно жить.
Литература умрет?
Нет. Литература никогда не умрет, сколько будет жить человечество, столько будет жить литература. Она может становиться примитивнее. То есть если люди будут скатываться в австралопитеков, значит, и литература будет скатываться в творчество австралопитеков.
Но умереть она не может.
Потому что вам, мне, вашим детям, вашим правнукам – всем нужно знать, как, собственно, жить. Что делать со своими эмоциями? Как быть счастливым? Или – как взаимодействовать с окружающими. Как вообще общаться?
Людям нужны такие «маячки». Поэтому с литературой всё нормально.
Книги вымирают.
Иногда я задумываюсь – что чувствовал Будда за секунду до того, как стать Буддой? Иисус – за секунду до того, как стать проповедником, Мухаммед — за секунду до того как стать пророком? Как ни странно, мне гораздо легче представить себе чувства бога, нежели эмоции того, кто вот-вот им станет. Похожи ли они на предчувствие смерти?
Для вашего мозга нет вообще никакой разницы между позитивными и негативными эмоциями. Для него ярость и любовь — это просто эмоции. Это вы определяете: негативная эмоция или позитивная. Поэтому если вы боитесь испытывать ярость, отчаяние, если вы боитесь чувствовать какие-то вещи, которые, вы считаете, делают вам больно — хрен вы сможете испытывать вещи, которые приносят вам удовольствие.
Те кто знает даты — эти люди не знают истории. Ты знаешь историю тогда, когда ты можешь почувствовать людей, живших в то время.
На чужих ошибках по определению учиться невозможно. Каждый в своей жизни совершает только свои ошибки и по-своему их исправляет. Ты с собой из жизни только опыт уносишь, если всю жизнь жить за чужой счет, то и унести будет нечего. Сам себя обворуешь.
Не надо красиво представлять. Надо красиво делать. И больше куда – и проще – надо красиво жить. Ты видишь разницу?
Выбор заставляет думать, это полбеды. Выбор порождает ответственность за будущее. Диктатура – освобождает. Вот тебе оно одно, и это одно лучшее, потому что другого у тебя все равно не будет. Интернет сделан для счастья человека, вот он и вводит диктатуру через различные тренды и топ-листы. Но если раньше у редких овец в ответ на слишком явную диктатуру да возникало псевдостремление к какой-то эфемерной свободе, то теперь никто, ни дай бог, не сделает шагу вправо или влево от общей линии, потому что сегодня там не стоят КГБшники с гулагами, нет там и толстого лейбла-капиталиста-эксплуататора. Нынче там абсолютный ужас – нынче там ВЫБОР.
Музыка может всё. Нет такой волны, на которую музыка не настроит – деньги, секс, любовь, войны, бог. Нет такого, о чем музыка не расскажет – хочешь узнать врага, слушай, как он поет. Хочешь привязать человека – знай, какие ноты делают его пьяным до мягкости пластилина.
Я: Зачем вы приходили в церковь?
Он: Люблю. Церкви меня успокаивают. Дева Мария у вас замечательная. В некоторых соборах я б прямо жил. Знаете, вероятно, из меня вышел бы неплохой священник, есть у меня даже ощущение, что я им был. В детстве я, право, не знал, кого предпочесть – Медузу Горгону из павильона или Деву Марию из фамильной часовни. Это было огромной дилеммой, пока до меня не дошло, что можно любить обеих. И что обе по сути – одно лицо.
Дело не в тестостероне. Потому что не тестостерон делает тебя вожаком, а твоя открытость и твоя смелость. А открытость и смелость, дамы и господа, это выбор. А люди, людишки, хотят верить в тестостерон и эстроген. Это «мужские» гормоны, это — «женские». Потому что они не хотят признавать и осознавать, что смелость, открытость, решительность — это качества, которые ты выковываешь в себе. И неважно: мужчина ты или женщина.
За отсутствием вкуса, человеку нужен диктат моды. А за отсутствием мыслей, необходим диктат злободневности. И то, и другое снимает с неосознанного примата ответственность, да и необходимость выбора.
Любой прогресс, будь он хоть три тысячи раз техническим, начинается с мечты, с воображения.
И с передачи этой мечты массе.
Массе очень легко впихнуть хлам. Вернее так — она только на хлам и согласна. Хлам ей понятен. Все эти плюшевые олени для сушилки посуды, вешалки в форме пупырышек и пупырышки в форме вешалок, сайты с картинками, группы с цитатками... Нет? Вы не такой? Бессмысленные книги, бессодержательные event'ы, яркие, как фантики, и, как фантики, бесполезные.
Миллионер — это очень настойчивый человек, который может продать всякую гадость — от подогреваемых носков до каучукового лося в туалете. И знайте, вы это можете. Кто бы вы ни были, с образованием, без, тут главное — настойчивость и четкое видение цели. Просто последнее — редкость. Да, пожалуй, еще выносливость, как у вола, чтоб долго, нудно, грязно, а ему все равно — вол.
Миллиардер — это человек, который придумал, как заставить толпу принять что-то лучшее, чем хлам.
Здоровое общество строится на любви.
Одно золотое правило — человек должен делать не то, что может, а то, чего не может не делать.
Не в спорах рождается истина — в деле.
Глупый человек — это всегда проблема. И чем безвреднее он кажется, тем больше будут неприятности.
Если ты боишься, что тебя сочтут идиотом – значит, ты уже идиот.
Суть старости очень проста, дамы и господа. Суть старости — это больше не иметь сил жить. Когда у тебя больше нет азарта до жизни — вот это старость. Когда у тебя больше нет желания вставать утром. Когда у тебя больше нет интереса до собственной жизни, вовлечения в собственную жизнь, потому что она слишком никчемна, сера, а ты слишком импотент, чтобы ее менять, — вот это старость.
И там неважно, какими гормонами вас пичкать, какие таблеточки вам скармливать, какие переливания крови вам делать — ваше тело будет такое же, как ваше внутреннее состояние — дряхлое, морщинистое, обвисшее.
Интеллект — это умение любой маленький факт сделать себе полезным. Умение менять себя и вовлекаться в жизнь. Строить мир. Делать пусть даже совсем крохотные вещи, но делать, а не рассуждать о них.
Господа, вы можете быть замотивированы до чёртиков, наизусть знать хоть 133 совета для успеха, быть позитивными до пожелтения, улыбчивыми до судорог, но вам и не светит даже малейшее продвижение, если у вас нет одного – того, что во всех этих книжецах и не упоминается. Скромности, господа.
В конечном итоге, за что бы вы ни брались – война, деньги или наука – успех решает лишь стойкость и воображение.
Успешен человек или ущербен, добивается ли своего — решает всегда и только мироощущение. То, КАК вы чувствуете мир: азартной игрой или тяжким испытанием, удовольствием или угрозой.
Замораживаются в каком-то образе все. Он может вам не нравиться. Ваш образ может вас даже расстраивать, но зато он вам знаком, и поэтому вы в нем заморозились. Именно с этого и начинается старость. Когда ты взял — заморозился, и ты не готов менять себя день за днем.
Так наступает старость — не физической немощью — неинтересом ко всему окружающему и особенно — «сложному».
Cтареть начинают всегда с мозга, с сужения мира до четырех стен дома и офиса, с сужения времени до даты рождения, когда восьмидесятые годы XX века — уже дата «до рождества Христова», с сужения интересов.
Старость начинается с угасания воображения и нежелания думать. Нежелания искать.
Старость и смерть — это неподвижность.
Что стрекозы эти, что муравьи только к неподвижности и стремятся. Нет у них смелости с миром экспериментировать. Эксперименты, господа, это не в Индию на корове поехать и не под кокаином в «Playstation» играть — это себя и мир так менять, чтоб слепило. Это свежесть и каждый раз все большие вызовы. Желание неугасаемое и смелость каждый раз за большее браться. Как только такое пропадает — тогда и старость, хоть в сорок, хоть в двенадцать — столько стариками рождаются.
Вы живёте, чтоб потихоньку становиться лучшим существом, чем были. Могу перефразировать — вы живёте, чтоб вам было хорошо. Только по-настоящему хорошо бывает лишь тогда, когда в вас не бродят говна неуверенности, зависти, гордыни, неустроенности и подспудного ощущения, что вы просираете свою жизнь, и попыток доказать себе, что это не так.
Вы живёте, чтоб ЖИТЬ.
Официальное положение — оно, на самом деле, в качестве жизни человека не так много решает. Потому что качество жизни человека зависит исключительно, и только, и всегда — от самого человека и его сердцевины. У вас гнилая сердцевина, — вы как угодно будете жить херово. Даже если вы унаследуете миллионы, вы будете жить херово, и о вас будут вытирать ноги, потому что у вас сердцевина — гнилая.
Люди ненавидят изобилие. Они хотят жить в нищете. В любой нищете. Финансовой, духовной, но в нищете, когда у тебя нет выборов, а есть что-то ОДНО, чтобы тебе не пришлось, не дай бог, думать.
То есть если идеал красоты, то он — ОДИН. И посмотрите на человеческую историю. Если идти по разным временам, мы видим, что действительно из каждого времени можно вытащить один стандарт красоты. Почему? Потому что кто-то пришел злой и насадил стандарт красоты? Нет. Потому что люди ненавидят роскошь и изобилие. Потому что роскошь и изобилие — требовательны. Они заставляют тебя думать и проживать.
И каждый раз, я кричал тебе, что – калека, но ты отвечал: «так вставай и иди – ноги у человека как раз отрастают в пути». И каждый раз я говорил, что не понял, потому что давно и оглох, и ослеп. Но тебе все – великолепно. Волны поют, оттого что есть песня, а не от того, что бывает ответ.
Болезнью солнца ли,
легких,
желчи,
знай, девочка,
в этот вечер
босы и черны,
вдвоем с индейцем,
в ожогах полностью
от медуз -
мы знали оба
одно лишь -
твердо,
как и Иисус
не знал
бога –
знали -
только влюбленным –
жить.
Только легкостью.
Прежде чем мир изучать, его упорядочить надо. А если просто так по впадинам лазать, пока у тебя над головой черти что происходит, это не наука, это трусость. Побег от реальности.