Литература вся празднословие... Почти вся... Исключений убийственно мало...
Образовался рынок. Рынок книг, газет литературы. И стали писать для рынка. Никто не выражает более свою душу. Никто более не говорит душе. На этом и погибло все.
Мы пересекли несколько зеленых лужаек, на которых валялись студиозы в черных хламидах. Я хмыкнула – кто с учебником, а кто с бутылкой – ничто из века в век не меняется!
Вместо мыслей, которые дают нам книги, фильмы снабжают человечество большими порциями инстинктивных эмоций.
Читатель! Как ты можешь думать, что одинок?
Неужто автор не общается с тобой со страниц своих книг?
Или стены твоего дома не обнимают тебя после восхода первой звезды?
Или земля не пружинит у тебя под ногами, с раннего утра направляя по жизненному пути?
И это ты смеешь называть одиночеством?!
... хотя я имел некоторое отношение к литературе, так сказать... Крупнейшие бумажные фабрики и... обойные на юге Франции.
Я только что снова засел за Толстого.
Крупнейшие библиотеки мира содержат миллионы томов, что соответствует 10^14 битам информации, заключенной в словах, и примерно 10^15 битам — в иллюстрациях. Это в десять тысяч раз больше той информации, что содержится в наших генах, и примерно в десять раз больше объема информации, хранимой в нашем мозгу. Если я буду читать по одной книге в неделю, то за всю жизнь смогу осилить лишь несколько тысяч томов — десятую долю процента содержимого величайших библиотек нашего времени. Фокус в том, чтобы знать, с какими книгами стоит познакомиться.
В комнате был неописуемый бардак. Тут и до этого-то было не очень чисто, а уж теперь и вовсе как на помойке: книги разорванные и целые, осколки от горшков с цветами, земля из этих же горшков, и прочее, и прочее. Никакого желания убираться у меня не возникло. Даже отдалённого. Но книги я всё же на полке расставил. Ведь книги – это святое.
Вся беда литературы в том, что в ней слишком много смысла. В реальности же жизни никакого смысла нет.
От скуки они читали дурацкие дамские романы, сочиненные полными идиотками, и цитировали друг другу особенно восхитительные своей мезозойской глупостью места:
— Лидк, вот слушай: «Он долго целовал её отзывчивое тело, словно хотел губами изучить каждый миллиметр этой бархатной, пьянящей кожи, а потом властно, почти грубо вошел в неё...»
— И заблудился...
— И заблудился! — подхватывала Нинка, хохоча.
Однажды она обнаружила, что он не читал даже «Сон в красном тереме», знаменитый классический роман XVIII века, известный всякому грамотному китайцу. Она не стала скрывать, что разочарована, но молодой Лю не смущаясь ответил, что китайская классика — не его конек и что ему больше нравится иностранная литература. Пытаясь утвердить свое превосходство, он добавил: «Читала ли ты «Госпожу Бовари»? Это моя любимая книга. По моему мнению, лучшее из написанного Мопассаном».
Очевидно, у Эдика потребности были выше даже, чем у маршала Взрослого. Он жил неподалеку от своей лаборатории в большой квартире с окнами, выходящими на подземную улицу. Квартира была тщательно убрана, но чувствовалось, что здесь живет холостяк. В одной из его комнат размещалась довольно значительная библиотека, состоявшая не только из научных изданий, но и из прекрасной коллекции предварительной литературы от Пушкина до Карнавалова. И моя книга, вот эта самая, там тоже была. И пили мы там не что-нибудь, а настоящий французский коньяк разлива 2016 года. Причем, когда выдули первую бутылку, он извлек и вторую.
... Сначала я думал, не проще ли всего послать оный труд прямо какому-нибудь издателю, нeмецкому, французскому, американскому, — но вeдь написано-то по-русски, и не всё переводимо, — а я, признаться, дорожу своей литературной колоратурой и увeрен, что пропади иной выгиб, иной оттeнок — всё пойдёт насмарку.
Хорошее содержание — всегда в форме.
Трать накопленное – читай книги.
Если ты действительно хочешь пойти по дороге толкования и чтения, тебе следует понять, что всякий список отходит от предыдущего, письмо разрушается, становится неверным, окрашенным взглядом, духом и рукой переписчика; после многих копий письмо не походит на самое себя, на первоисточник. Многие мелочи опущены, ибо каждый последующий переписчик думает, что нечто не важно или менее важно, и не переписывает верно; меняется и величина слова, его тепло, свет и цвет, место в строке, положение на странице. Каждый копиист вдыхает свой дух в каждый последующий список, дает ему свое тепло. Таким образом, это уже не то Слово, которое нужно прочитать и истолковать.
— Ночевать ты будешь в этом помещении.
— Здесь? С живыми книгами! Почему?
— В наказание. Ты хотел сожрать одну из них.
— Но я едва не умер от голода и жажды! Потому что ты бросил меня одного.
— Это не повод поедать моих подданных. Даже мысленно!
— Воски Достей? — переспросил я. — Тот, кто писал уйму депрессивных романов про самокопание? У кого герой все спрашивал себя, человек он или тварь дрожащая?
— Да, брось, это большая литература! — возразил Гольго. — Просто нужно уметь ее выносить.
Не в том дело, как начинается рассказ. И не в том, как он заканчивается. А в том, что происходит между началом и концом.
Автору следовало бы умереть, закончив книгу. Чтобы не становиться на пути текста.
Рассказывать, как написана вещь, – не значит доказывать, что она написана хорошо.
Он бродил в поисках книги, в которой говорилось бы о том, к чему он стремится.
Я люблю хорошие детективы, вроде «Братьев Карамазовых».
Большая часть литературы, которая когда-либо создавалась в этом мире, есть не что иное, как игра на одной и той же струне любви, и мы, кажется, никогда не устанем от нее.
О йоге написано очень много, но, судя по всему, большая часть написана людьми, которые сами йогой не занимались.
На один и тот же вопрос книги дают много ответов.
Развернуться бы и уйти. Но… это же книжный магазин.
Наркотики, музыка, новый век настает… а вы приехали за старой книгой.
Бурчала рулит богатейшей пиратской библиотекой. Пишет сложные коды для взлома ТСЗАП**; строит сложные аппараты, копирующие тексты с бумажных книг. Работай он в Амазоне, был бы, наверное, богачом. Вместо этого он хакнул считавшуюся неуязвимой Поттериану и выложил все семь томов на своем сайте для бесплатной скачки — с некоторыми поправками. Так что если хочешь читать «Гарри Поттера» бесплатно, придется терпеть проскакивающие упоминания юного волшебника по имени Бурчандор, однокашника Гарри Поттера по Хогвартсу.
Ну это и не так плохо: у этого Бурчандора есть несколько отличных реплик.
Роман нужно начинать так, чтобы читатель с первого же момента оказался у вас на крючке.
Предметы, места, действующие лица — мы хотим, чтобы все это у нас с автором было одно на двоих. Парадоксальное желание. Желание иметь привилегированный доступ, то есть заполучить нечто. А с другой стороны — оградить себя от одиночества, ведь ты разделил чьё-то видение…
Говоря о том, какие чувства испытали во время чтения, на самом деле мы описываем воспоминания о том, как читали.
Если сравнивать книги с дорогами, я бы сказал, что одни предназначены для скоростной езды — детали здесь почти отсутствуют, а те, что есть, невыразительны, но динамика и повороты сюжета будоражат. Другие книги предназначены для прогулок: траектория движения не так важна, как виды, что открываются с этой дороги. Вот какие книги больше всего нравятся мне: я еду быстро, но время от времени поневоле приторможу, съеду на обочину и залюбуюсь. Такие книги нужно перечитывать. (Сначала я промчусь по ней как можно быстрее, а в другой раз буду с удовольствием прогуливаться и рассматривать всё, что пропустил.)
В «Эмме» четыре сотни страниц, но масштаб происходящего столь мал, словно толпа людей втиснулась на открытку.
Книга вызывала у меня скуку и презрение вовсе не потому, что была плохо написана. Напротив, именно этой реакции и добивалась Остин. Она нарочно провоцировала меня, чтобы выявить, выставить эти чувства мне же напоказ.
Берешь в руки страницу, вышедшую из принтера, и ничего не чувствуешь. Текст молчит, в нем нет души. Не то что в рукописных страницах – они дышат, живут, смеются и плачут...
Не будем поднимать занавес над живой картиной — соединившиеся любовники на фоне наказанного порока и для контраста — целующиеся комики, горничная и лакей, введенные как подачка церберам с пятидесятицентовых мест.
И почему книги так отпугивают людей? Если я открывал книгу, чтобы скоротать время в дороге, это считалось антиобщественным поступком, зато если часами играть в «Геймбой», то никто тебе и слова не скажет. В моем кругу куда более уместно взрывать на хрен космических монстров, чем читать «Американскую пастораль» Филипа Рота.
Как и тысячи лет назад женщина хочет быть возлюбленной, единственной, она хочет сильных и красивых чувств, поклонения, самоотверженной преданности. Она ищет этого в жизни, в искусстве, и, конечно же, в книгах. Потому что литература – зеркало бытия, которое отражает не только внешнее, но и внутреннее…