Боль я выдержу... Это надежда меня доконает.
Тяжело — это когда пытаешься заново собрать себя по кусочкам, но инструкции нет, а ещё ты не знаешь, где самые важные детали.
Я ненавижу время. Оно никогда не делает того, чего ты хочешь.
Если перестать притворяться, будто все чертовски паршиво и выхода нет — а именно в этом я себя и убеждал все время, — то лучше не станет, даже наоборот. Уверяя себя в том, что жизнь — дерьмо, ты словно находишься под анестезией, а если перестать это делать, становится понятно, где болит и насколько сильно, и опять же лучше от этого не будет.
В мире живёт несколько миллиардов человек, и если тебе очень повезёт, то тебя полюбят из них человек пятнадцать-двадцать.
Нельзя забывать, что некоторые книги плохо написаны. Но иногда они бывают ещё и плохо прочитаны, и об этом тоже нельзя забывать.
У меня всегда есть что почитать, и потому, когда мне начинают нахваливать книгу, я первым делом стараюсь отнестись к похвалам с недоверием.
... Книги в наших домашних библиотеках — и прочитанные, и непрочитанные — это самое полное отображение нас самих, из всего, чем мы располагаем.
Я начинаю понимать: книги во многом схожи с едой, и мозг сам говорит, когда нам нужен литературный салат, шоколад или же литературное мясо с картошкой.
... Дочитав книгу, я испытываю горечь утраты, я по всем ним скучаю.
Знаете, что тяжелее всего переживаешь, когда тебя бросают? То, что от тебя ровным счётом ничего не зависит.
Вот теперь-то я понимаю, что такое бросить по-настоящему: это когда даже десять лет спустя она не желает тебе перезвонить.
Действительно, не стоит надеяться на длительные отношения, если ваши с партнершей музыкальные соображения практически ни в чём не пересекаются, а ваши любимые фильмы, окажись они на одной вечеринке, даже не подошли бы друг с дружкой поздороваться.
Мне бы хотелось быть человеком, который всегда знает, что сказать, которому все без разницы. Мне кажется, такие люди более жизнеспособны.
Ведь Мартин и ему подобные мужчины — козлы, разве нет? Они, сволочи, думают, будто женщины — это ноутбуки: мол, старый уже совсем ни к черту, да и вообще сейчас можно найти и потоньше, и чтоб умел побольше...
Когда тебе грустно — по-настоящему грустно... ты можешь выносить только общество людей, которым тоже грустно.
В этой статье было еще кое-что. Там было интервью с человеком, выжившим после того, как он попытался покончить с собой, спрыгнув с моста «Золотые ворота» в Сан-Франциско. Он рассказал, что как только он прыгнул, то сразу понял: в его жизни нет ничего такого, с чем он не мог бы справиться — за исключением того, что он уже спрыгнул с моста.
— Так почему же ты никогда не пытался засунуть голову в газовую духовку?
— Не знаю. Всегда или ждешь выхода очередного альбома «Нирваны», или новой серии «Полиции Нью-Йорка», которую хочется посмотреть.
— Точно.
— В этом и есть смысл? В сериалах? Господи...
— Нет, смысл в том, чтобы продолжать жить. Ты этого хочешь. Поэтому всё, что заставляет тебя жить, и является смыслом жизни. Не знаю, осознаешь ли ты это, но в тайне ты думаешь, что жизнь не так уж и плоха. Ты многое любишь. Телевизор, музыку, еду.
Оставаясь с родителями, мы никогда не выберемся из коротких штанишек.
Нет таких счастливчиков, которые живут блаженной безоблачной жизнью, как нет и тех, кто пускай и в самом горестном и бедственном существовании не находил бы хоть какую-то отраду.
Лекарство от несчастья — это счастье, и мне все равно, что говорят другие.
Ее воображение способно только на пошлости, что, кстати, говорит лишь об отсутствии воображения.
Беда моего поколения в нашей святой уверенности, будто мы все охренеть какие гениальные. Мы слишком талантливые, мы не станем делать что-то своими руками, или продавать что-то, или чему-то учить других — мы должны быть кем-то.
Я понимаю всё, что уже произошло, – я вообще большой специалист по прошлому. И только настоящее решительно не поддается пониманию.
Самоубийство стало результатом глубоких размышлений о жизни, от которой остались одни гребаные обломки.
Могу ли я объяснить, почему у меня возникло желание спрыгнуть с крыши многоэтажки? Конечно, я могу объяснить, почему у меня возникло желание спрыгнуть с крыши многоэтажки. Я ж не идиот какой-нибудь. Я могу это объяснить, поскольку ничего необъяснимого в этом нет: это было вполне логичное решение, результат долгих размышлений. Хотя о серьезности этих размышлений говорить не приходится. Это не значит, что это желание было моей прихотью — я лишь хочу сказать, что ничего особенно сложного или, например, мучительного в них не было.
Признаться, самым привлекательным в ней он находил то, что она пыталась покончить с собой.
Лейкемия? Лихорадка Эбола? Сложно представить, чтобы хоть одна могла мне сказать: «Да, чувак, не стесняйся. Я ж так, игрушечная смертельная болезнь. Да и ничего страшного, если ты в шутку скажешь, что мною болен — это никого не обидит.»
Уилл закурил; Фиона изобразила на лице недовольство и стала отгонять дым от лица. Уилл ненавидел, когда люди так ведут себя в местах, где у них на это нет никакого права. Он не собирается извиняться за то, что курит в пабе; да он назло один накурит так, что он дыма им не будет видно друг друга.
Трехлетний Джо влюбился в него практически сразу — за то, что при первой встрече Уилл подержал его за ноги вверх тормашками. Вот и всё. Больше ничего не понадобилось. Ах, если бы так же запросто можно было устанавливать отношения со взрослыми.
И почему книги так отпугивают людей? Если я открывал книгу, чтобы скоротать время в дороге, это считалось антиобщественным поступком, зато если часами играть в «Геймбой», то никто тебе и слова не скажет. В моем кругу куда более уместно взрывать на хрен космических монстров, чем читать «Американскую пастораль» Филипа Рота.
В конце концов, ответ «не знаю» — самый честный из всех, правда?