Each man lived his own life, and paid his own price for living it.
Каждый живет, как хочет, и расплачивается за это сам.I love scandals about other people, but scandals about myself don’t interest me. They have not got the charm of novelty.
Я люблю слушать сплетни о других, а сплетни обо мне меня не интересуют. В них нет прелести новизны.Удовольствия очень отличаются от счастья. Я имею в виду, что некоторые вещи более ценны, потому что они не длятся вечно...
Мне до тошноты надоели влюбленные женщины. Женщины, которые ненавидят, гораздо интереснее.
Вы научили меня, что жизнь должна пылать как огонь. Но его свет не слепит меня, а пламя не опаляет. Это я огонь, я сам — огонь.
Я сегодня устал от себя и рад бы превратиться в кого-нибудь другого.
Все, что я вижу пришло в упадок: религия — модная замена вере, искусство — болезнь, любовь — иллюзия.
— ... Женщины относятся к нам, мужчинам, так же, как человечество — к своим богам: они нам поклоняются — и надоедают, постоянно требуя чего-то.
— По-моему, они требуют лишь то, что первые дарят нам, — сказал Дориан тихо и серьезно. — Они пробуждают в нас любовь и вправе ждать ее от нас.
Смерти я не боюсь — страшно только её приближение.
Мы рабы судьбы, чар, королей и безрассудных людей, в чьём яде обитает болезнь. Так чары мака могут усыпить нас, и мы уснем мёртвым сном. А когда этот сон кончится, мы проснемся в вечности и исчезнем. Умрёт сама смерть.
— Ненавижу смерть!
— Почему?
— А потому, что в наше время человек может всё пережить, кроме неё.
Жизнь дарит человеку в лучшем случае одно-единственное неповторимое мгновение, и секрет счастья в том, чтобы это мгновение повторялось как можно чаще.
Я никогда не искал счастья. Кому оно нужно? Я искал наслаждений.
Пытаться проникнуть в моё сердце совсем небезопасно.
Только людям ограниченным нужны годы, чтобы отделаться от какого-нибудь чувства или впечатления. А человек, умеющий собой владеть, способен покончить с печалью так же легко, как найти новую радость. Я не желаю быть рабом своих переживаний. Я хочу ими насладиться, извлечь из них все, что можно. Хочу властвовать над своими чувствами.
Ах, разве есть в мире что-нибудь невозможное?
Не будем говорить о неприятном. О чём не говоришь, того как будто и не было.
Я спросил у неё, не бальзамирует ли она сердца своих мужей и не носит ли их на поясе, как Маргарита Наваррская. Она ответила, что это невозможно, потому что ни у одного из них не было сердца.
Почему я страдаю не так сильно, как хотел бы? Неужели у меня нет сердца?
— Гарри! Сибила Вэйн для меня святыня!
— Только святыни и стоит касаться, Дориан.
— Не загляните в моё будущее?
— А есть ли оно у вас?
— У каждого есть.
— Не у каждого, некоторые живут лишь прошлым.
— Я провозглашаю истины будущего.
— А я предпочитаю заблуждения настоящего.
Вам здесь не место. Даже больше, чем мне. Вы не легкомысленны. Ваш взгляд — аккуратный и оценивающий, а в этой комнате нет аккуратности, хотя тут много что можно оценить. И это может развлечь вас лишь ненадолго. Вам здесь не нравится, вам это чуждо. И в то же время, вы — единственная женщина в этом доме, которая не надела перчатки. Ваши руки хотят прикасаться, но ваша голова жаждет оценивать. И вы не можете определиться с выбором.
Слишком коротка жизнь, чтобы брать на себя еще и бремя чужих ошибок.
— Может ли искусство быть искренним?
— Это вы у нас эксперт.
— Думаю, музыка. Возможно, только музыка, потому что она эфемерна. В том и парадокс. Музыка — это фантазия, но она реальна.
Стать зрителем собственной жизни — это значит уберечь себя от земных страданий.
Утешение в искусстве.
Сonsolation des arts.
У каждого из нас есть свой секрет.
— Она мне очень нравится, но я не влюблен в нее.
— А она влюблена в вас, хотя нравитесь вы ей не очень.
— Они все делали меня одинаково счастливым.
— То есть они делали вас одинаково несчастным.
Каждый из нас носит в себе и ад, и небо.
Во-первых, я понял, что такое совесть. Это вовсе не то, что вы говорили, Гарри. Она — самое божественное в нас. И вы не смейтесь больше над этим — по крайней мере, при мне. Я хочу быть человеком с чистой совестью. Я не могу допустить, чтобы душа моя стала уродливой.
— Можно я поцелую вашу шею?
— Не спрашивайте разрешения. Если вы хотите что-то сделать — делайте, потому что это ваше желание, а не моё разрешение. Вы должны пойти на риск отказа.
Не бессердечие, а объективное восприятие.
Смотри. Смотри! Благодаря твоей картине, ЭТО не покроют морщины, не обезобразит старость. Ты мог представить, что человек сможет делать всё, что хочет, поддаваться соблазну, пока все вокруг будут восхищаться его красотой.
Особую ценность имеет только то, что не вечно.
Слуга судьбы, случайности, царей,
Погрязших в безысходности людей.
Отравы, войны, хвори убивают,
Но мак и чары в мёртвый сон вгоняют
Не хуже твоего.
Так спесь свою развей,
Сон краткий прочь,
Как только он растает,
Мы навсегда проснёмся,Смерть, тебя не станет.
— Есть такое племя — Анасази — в Колорадо. Это индейское племя, которое исчезло давным-давно. Они соорудили поселение в подножии скалы и на камнях оставили рисунки, которым уже тысяча лет, никаких людей, только животные, солнце, луна — всё, что они считали важным запомнить.
— Почему они вам нравятся?
— Они просты, нет, они искренне.
— Ты же не ревнуешь?
— Увы, нет. Мне скучно.
— В душе каждого есть нечто такое, чего не стоит обнажать.
— Но что случится, если обнажить?
— Оно поглотит нас, и тогда мы исчезнем, а наше место займёт иное существо без контроля, без границ.