Кофейный ритуал — разновидность утренней медитации.
... только внутренне свободный человек может и сам посмеяться над собой, и другим дать над собой посмеяться.
Есть одно качество у времени: оно ускоряется с годами. В детстве каждый год тянется бесконечно, тебе бесконечно долго шесть лет и никак не исполняется семи, когда будет другая жизнь, школа... А чем ближе к старости, тем быстрее осыпаются листочки календаря. Моргнул — понедельник, еще моргнул — опять декабрь...
Я, понимаешь, атеист. Меня никогда религия не интересовала, и бог не интересовал! И все эти разговоры — есть бог, нет бога. У одних есть доказательства того, что бог есть, у других — что нет. А по мне, шесть миллионов закопанных в землю евреев самое главное доказательство, что нет никакого бога.
... совершенно не имеет значения, во что ты веруешь, а значение имеет только твое личное поведение.
Воспитанием моим никто особо не занимался, так что главным моим воспитателем могу считать книжный шкаф.
В каждом деле есть как минимум один выход. Чаще их бывает несколько. Эта власть не дает ни одного.
Смена партнёра не разрешает ситуации... Те из нас, кто не хочет приспосабливаться к другому человеку, идти на компромисс, уступать в мелочах, встают на путь одиночества.
Любой союз можно рассматривать как поединок... А можно подойти к этому иначе: считать победителем того, кто победил свои собственные недостатки, пренебрег своими удобствами или предрассудками во имя любимого человека. По моим наблюдениям, таким человеком, как правило, оказывается женщина.
... не надо быть религиозным человеком, чтобы испытывать сострадание и быть милосердным.
Если за две тысячи лет даже в самой христианской среде не выработалось механизма толерантности друг к другу, если само разнообразие христианских церквей разных толков — симптом отсутствия единомыслия — служило источником раздоров и религиозных войн, что же говорить об отношениях с миром внешним, определяемым как «языческий»?
Всем поровну — идея, может, и хорошая, но нереализуемая. Даже если б и удалось все общественное достояние раздать поровну, назавтра один бы пропил, другой проиграл, третий отдал бы в рост и в кратчайшие сроки возникло бы новое неравенство.
Уверена, что нереализованное добро всё-таки лучше, чем нереализованное зло. И если человек нацелен на благо для себя и других, то это лучше, чем когда он нацелен на борьбу за справедливость, при которой не остаётся камня на камне.
... призываю вас всё проверять, всё оспаривать. Знание, добытое без личного усилия, без личного напряжения, — знание мертвое. Только пропущенное через собственную голову становится твоим достоянием.
Когда всю жизнь живешь в одном городе, он наполняется точками памяти, как будто в каждой подворотне, на каждом углу прибито гвоздиком нестираемое воспоминание…
... страдания и бедствия для того и даются, чтобы вопрос «за что?» превратился в вопрос «для чего?», и тогда заканчиваются бесплодные попытки найти виновного, оправдать себя, получить доказательства собственной невиновности и рушится выдуманный жестокими и немилосердными людьми закон соизмеримости греха с тяжестью наказания, потому что нет у Бога таких наказаний, которые обрушиваются на невинных младенцев.
Литература — лучшее, что есть у человечества. Поэзия — сердце литературы, высшая концентрация всего лучшего, что есть в мире и в человеке. Это единственная пища для души. И от вас зависит, будете вы вырастать в людей или останетесь на животном уровне.
Все человеческие проблемы — смотри по списку, от «родился» до «умер» — решаются эффективнее бизнес-администраторами, чем сомнительными высшими силами — парками, мойрами, Ангелами высшего звена, даже самой Девой, к которой массово прибегают за разрешением технических вопросов, не имеющих к ней никакого отношения.
Историческая наука вещь довольно мутная. <...> История — не алгебра. Точной наукой ее не назовешь. В каком-то смысле литература более точная наука. Что говорит великий писатель, то и становится исторической правдой.
Нас учили, что есть материальный мир, что человек царь природы, а он не царь, он её дитя.
Сначала она показалась мне несколько заторможенной, но потом я поняла, что она пребывает в состоянии завидного душевного покоя.
... литература и есть художественное осмысление этих связей человека и мира. На рабочем уровне, так сказать. Именно этим делом занимается писатель, даже в тех случаях, когда делает вид, что собирается просто развлечь почтеннейшую публику.
... гениальный писатель расширяет человеческий мир. Нечто, бывшее в языке невыразимым, гений переводит в область выразимого — и человеческое сознание расширяется, пройденное гением расстояние становится доступным для людей посредственных.
Вот то качество великой русской литературы, о котором труднее всего говорить: она вся написана всерьез.
Каждый человек есть плод воспитания, но главный воспитатель человека — он сам. А педагог открывает нужные клапаны личности, а ненужные закрывает.
Дайте ребенку музыку, когда в нем появляется потребность танцевать, карандаш, когда ему хочется рисовать, книгу — когда он созрел для этого способа получения информации... И как трагично, когда новое умение, новая потребность созрела изнутри, а время упущено, мир не выходит навстречу этим потребностям. И тогда происходит торможение...
Большая часть того, что говорят, не стоит того, чтобы слышать...
Все спустились к морю, бросили вещи и разом замолчали. Это была всегдашняя минута почтительного молчания перед лицом относительной вечности, которая мягко плескалась у самых ног.
Непостижимый, странный закон: к чувству собственной вины склонны всегда самые невинные.
Он никогда не чувствовал необходимости принимать чью-то сторону, он стоял на своей собственной стороне, и это место позволяло ему любить всех равно.
Чем более послушен человек, тем менее ценна его личность.
Большая часть взрослых равнодушна к птичьему перышку, к стеклянному шарику, к цветному камушку — и отсюда берет начало равнодушие к вещам, которые окружают человека, и равнодушие к миру, в котором эти вещи существуют.
Платья заставляют много о себе думать, когда они не хороши.
Мысленно я возвращаюсь к тем временам, когда две маленькие московские девочки выражали свой стихийный бунт против тошнотворности времени пришиванием пуговиц на спину пальто, ношением лифчика поверх блузки и другим мелким бытовым диссидентством на мануфактурной почве.
Что вообще называют чудесами? То, чего прежде никто не видывал, что никогда не случалось? То, что выходит за пределы нашего опыта? Что противоречит здравому смыслу? Что маловероятно или случается так редко, что такому событию нет свидетелей? (...)
Исходя из моего опыта, я могу сказать: чудо узнается по той примете, что его творит Бог. Значит ли это, что чудеса не происходят с неверующими? Не значит. Потому что ум неверующего человека так устроен, что он будет объяснять чудо естественными причинами, теорией вероятности или исключением из правил. Для верующего человека чудо — это вмешательство Бога в естественное течение событий, и ум верующего человека радуется и наполняется благодарностью, когда чудо происходит.
Каков парадокс! Самые тяжкие обиды как раз из-за того и происходят, что даже самые близкие люди по-разному проводят внешние и внутренние радиусы своей личности. Одному человеку просто необходимо, чтобы жена его спросила пять раз: почему ты сегодня бледен? Как ты себя чувствуешь? Другой даже излишне внимательный взгляд воспринимает как посягательство на свободу...
Мы ничего не можем изменить. Будем бросать свой медный грош в этот бездонный котел. Брошу я. Бросишь ты. Бросит он — но мир не изменится от этого ни на грош. Но мы, может, мы сами немного изменимся. И тогда изменится наше людоедское государство.
... любого рода неполноценность — умственная, физическая, нравственная — явления чрезвычайно распространённые, и как раз здоровый человек скорее исключение из печального правила всеобщей, всемирной болезни.
Хорошо вам, атеистам. Единственная мера всему — собственная совесть.
Существует инстинкт самосохранения. Существует материнский инстинкт, заставляющий мать защищать своего ребенка. Но не существует в природе инстинкта социальной справедливости! Совесть работает против выживания... [...] Да, биологическая эволюция вида вымывает тех, у кого есть живая совесть. Выживают сильнейшие.