Не дай господь, чтобы война,
А то мы правнуков оставим в дураках.
Мы не наследуем землю у предков, мы берём ее взаймы у потомков.
— Не думай о дне сегодняшнем — о нём позаботились наши отцы. Думай о дне завтрашнем — дабы не прокляли нас наши дети.
Главное — не та я, что тут лежит, а та, что сидит на краю кровати и смотрит на меня, и та, что сейчас внизу готовит ужин, и та, что возится в гараже с машиной или читает книгу в библиотеке. Все это — частицы меня, они-то и самые главные. И я сегодня вовсе не умираю. Никто никогда не умирает, если у него есть дети и внуки. Я еще очень долго буду жить. И через тысячу лет будут жить на свете мои потомки — полный город! И они буду грызть кислые яблоки в тени эвкалиптов. Вот мой ответ всем, кто задает мудреные вопросы.
Так и начинались все великие дома, нет что ли? Со злобного ублюдка умело убивавшего людей. Убьешь несколько сотен — сделают тебя лордом, убьешь несколько тысяч — королем. А уж потом твои внуки говножуи изничтожат семью своим говножуйством.
Если остались те, кто помнит что было «до», значит есть и те, кто не оценит что будет «после».
Мой взгляд обратился к облакам. Я больше не слышал гула толпы. И подумал, что этот мир всё равно обречён: они продолжат загрязнять его — по глупости, из жадности, из-за непонимания.
— Вам это может показаться бредом, но мы ваши потомки.
— Мы из будущего…
— Я же говорил, ребят контузило.
Седьмая внучка и четырнадцатый внук — это, боюсь, уже многовато; скоро мы начнем походить на кроликов в Виндзорском парке!
І живемо. Земля ще нас тримає.
А вже мистецтво ждать перестає.
Усі вже звикли: геніїв немає.
А що, як є? Зацьковинаий, а є?!
А що як він між нами ходить, геній?
Вивозить з бруду цей потворний час.
Що, як за це вже зараз в наших генах
нащадки наші зневажають нас?!
Так и живём. Земля ещё нас носит.
Но уж искусство прекращает ждать.
Нет гениев — и ладно. И не спросят
себя — вдруг есть? Затравлен, но не взять?
А вдруг, он между нами ходит, гений?
Вывозит ужас времени, сквозь грязь.
А коль сейчас за это в наших генах
потомки наши презирают нас?
Людей терзает необъятность вечности! И потому мы задаемся вопросом: «Услышат ли потомки о наших деяниях? Будут ли помнить наши имена, когда мы уйдем? И захотят ли знать, какими мы были, как храбро мы сражались, как отчаянно мы любили?»
Ты пишешь для потомства?
Баловство!
За это не похвалит современник.
Да-с, для тебе подобных
У него
Ни лишней славы нет, ни лишних денег!
Нельзя умирать с незавершенными делами. Не хотела бы я, чтобы мой дух стал обузой моим потомкам.
Думай, какую дорогу прокладываешь, потому что твои потомки тоже пройдут по ней, хочешь ты того или не хочешь.
У Пруста была плохая память, так же как неумелой была его привычка... потому что его привычка была неумелой.
Ей хотелось, чтобы я жил рядом, обзавёлся детьми как можно раньше, думал только об их благополучии – род живёт, но чего он стоит?
Я вижу прекрасный город и чудесный народ, поднявшийся из бездны. Я вижу жизни тех, за кого отдаю свою жизнь: мирные, деятельные, процветающие и счастливые. Я вижу, что оставил след в их сердцах, а так же в сердцах всех их потомков на много поколений вперед. То, что я делаю сегодня, гораздо лучше всего, что я когда-либо делал. И тот покой, что я обрету, не сравнится ни с чем, что мне довелось знать.
Дело в том, что у этих животных очень нудные брачные игры... Самка кролика забирается в гнездо на ветке дерева (это ведь северо-американский кролик, а он прекрасно лазит по деревьям), а внизу собирается порядка трёх-четырёх самцов... И сидят... Вот, собственно, и всё... Такие игры могут продолжаться очень долго, иногда до двух месяцев. Потом кому-то из самцов это всё надоедает, и он выбывает из игры. И вот, когда остаётся последний самец, он лезет на дерево и после долгого обнюхивания, иногда прерывающегося на сон, кролики начинают медленно и очень занудно спариваться... Поэтому они такие редкие! Ведь они же приносят потомство раз в 10 лет! Причём иногда в такие места приносят, что сами уже отыскать не могут. И, естественно, гибнут — сначала потомство гибнет от голода, а потом родители от огорчения.
Гармодий, потомок древнего рода Гармодия, попрекал его [Ификрата] безродностью. Ификрат ответил: «Мой род на мне начинается, твой на тебе кончается».
Суд потомства плох уже тем, что рассматривает дело в отсутствии потерпевшего.
Не о потомках судят по предкам, о предках судят по потомкам.
Когда-нибудь потомки скажут, что именно я породил двадцатый век.
Хочешь долго жить – твори для потомков.
Души предков живут в нашей памяти, души потомков живут в наших мечтах.