На прощанье — ни звука.
Что касается звёзд, то они всегда.
Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
«Смерть придет, у нее
будут твои глаза».
Ты — никто, и я — никто. Вместе мы — почти пейзаж.
Не огорчайся, потому что когда ты ляжешь в землю и замолчишь, ты будешь напоминать собой время.
Воткнут в розетку с этил-моралью.
И не могу сказать, что не могу жить без тебя — поскольку я живу.
Старайтесь быть добрыми к своим родителям. Если вам необходимо бунтовать, бунтуйте против тех, кто не столь легко раним. Родители — слишком близкая мишень; дистанция такова, что вы не можете промахнуться.
... Видимо, земля
воистину кругла, раз ты приходишь
туда, где нету ничего, помимо
воспоминаний.Умеющий любить умеет ждать...
Ни тоски, ни любви, ни печали,
ни тревоги, ни боли в груди,
будто целая жизнь за плечами
и всего полчаса впереди.
В отличие от животных, человек уйти способен от того, что любит.
Как хорошо, что некого винить,
Как хорошо, что ты никем не связан,
Как хорошо, что до смерти любить
Тебя никто на свете не обязан.
Человек привык себя спрашивать: кто я? Там, учёный, американец, шофёр, еврей, иммигрант... А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?
Все будут одинаковы в гробу,
Так будем хоть при жизни разнолики!
На каком-то этапе понял, что я сумма своих действий, поступков, а не сумма своих намерений.
Море внешне безжизненно, но оно
полно чудовищной жизни, которую не дано
постичь, пока не пойдёшь на дно.
Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы. Из всех частей тела наиболее бдительно следите за вашим указательным пальцем, ибо он жаждет обличать. Указующий перст есть признак жертвы — в противоположность поднятым в знаке Victoria среднему и указательному пальцам, он является синонимом капитуляции. Каким бы отвратительным ни было ваше положение, старайтесь не винить в этом внешние силы: историю, государство, начальство, расу, родителей, фазу луны, детство, несвоевременную высадку на горшок и т. д. Меню обширное и скучное, и сами его обширность и скука достаточно оскорбительны, чтобы восстановить разум против пользования им. В момент, когда вы возлагаете вину на что-то, вы подрываете собственную решимость что-нибудь изменить.
Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.
Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.
Посылаю тебе безымянный прощальный поклон
с берегов неизвестно каких. Да тебе и не важно.
Я считал, что лес — только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Он был тощим, облезлым, рыжим,
грязь помоек его покрывала.
Он скитался по ржавым крышам,
а ночами сидел в подвалах.
Он был старым и очень слабым,
а морозы порой жестоки.
У него замерзали лапы,
точно так же, как стынут ноги.
Но его никогда не грели,
не ласкали и не кормили.
Потому что его не жалели.
Потому что его не любили.
Потому что выпали зубы.
Потому что в ушах нарывы.
Почему некрасивых не любят?
Кто-то должен любить некрасивых.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.
— Прощай, прощай — шепчу я на ходу,
среди знакомых улиц вновь иду,
подрагивают стекла надо мной,
растет вдали привычный гул дневной,
а в подворотнях гасятся огни.
— Прощай, любовь, когда-нибудь звони.
Человек одинок, как мысль, которая забывается.
До какой синевы могут дойти глаза? До какой тишины
Может упасть безучастный голос?
Я сижу у окна, обхватив колени,
В обществе собственной грузной тени.
День кончился. И с точки зренья дня
всё было вправду кончено.Человек размышляет о собственной жизни, как ночь о лампе.
Ты знаешь, с наступленьем темноты
пытаюсь я прикидывать на глаз,
отсчитывая горе от версты́,
пространство, разделяющее нас.
И цифры как-то сходятся в слова,
откуда приближаются к тебе
смятенье, исходящее от А,
надежда, исходящая от Б.
Два путника, зажав по фонарю,
одновременно движутся во тьме,
разлуку умножая на зарю,
хотя бы и не встретившись в уме.
Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде.
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твоё существование, не стало
моё существованье для тебя.
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звездная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рев огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой, гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.
Засвети же свечу
на краю темноты.
Я увидеть хочу
то, что чувствуешь ты.
Глаза их полны заката,
Сердца их полны рассвета.
... и я рад, что на свете есть расстояния более
немыслимые, чем между тобой и мною.
Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь человеку нужна, как минимум,
ещё одна жизнь. И я эту долю прожил.
Приношу Вам любовь свою долгую,
сознавая ненужность её.
Я был попросту слеп.
Ты, возникая, прячась,
даровала мне зрячесть.
Так оставляют след.