— Все в руках Божьих.
— Все в руках коллегии кардиналов, мама. А это не одно и то же.
— Увидишь, каталонец, они придут за тобой. Может я и проиграл, но тебе никогда не выиграть. Очень скоро тебя либо выдворят из Италии, либо поймают. Твоя власть — мираж, твое имя — грязь.
— Вот все, чего ты когда-либо желал. Можешь дышать, жрать и трахать сколько угодно свое золото. А потом подумай, как твоя жадность привела тебя к потери герцогства и смерти твоих сыновей. А еще твоей внучки — моей Лукреции. Твоя кровь навсегда смешалась с кровью Борджиа. И очень скоро эти богатства сожрут тебя изнутри, как Мидаса — короля, чье прикосновение превратило его дочь в холодное бессердечное золото.
Для человека, способного на все ради достижения цели, границ действительно не существует.
— Я приверженец воссоединения всей Италии. То, что я вам расскажу, поможет вам взят Фаэнцу.
— Ради чего? Ради восторгов от объединения Италии?
— И за небольшую плату.
— Почем у нас нынче измена? Либо ты пришел солгать, либо ты предатель. Я не желаю покупать победу над силой духа Фаэнцы у изменника. Мы войдем в Фаэнцу как солдаты, как мужчины.
— Я просил тебя обеспечить мне любовь народа Фаэнцы.
— Я исполнил ваши приказы.
— Нет, ты научил их бояться и не доверять.
Если я потерял надежду когда-либо попасть в Царствие Небесное, то я буду гореть в своём собственном аду.
Жестокостью можно покорить город, но правление не будет долгим. Тирания рождает отчаяние, отчаяние рождает бунт, а бунт рождает нового тирана.
— Они все боятся вашей мести.
— Значит, они уже проиграли. Чем больше я узнаю своих генералов, тем меньше их уважаю. Возьмем, к примеру, Вителли — блестящая репутация, но в нем нет отваги, он готов поражать лишь беззащитных.
Если ты предашь меня, то твой сын падет в битве. От раны в груди или от удара в спину.
— Тогда кто убийца? Кто убил Хуана?!
— Каин восстал на Авеля, а Ромул убил Рема — из этой крови стоит Рим, и прежде чем обвинять Орсини, Сфорца или Колонну — взгляните сначала на свою семью, Борджиа, или на себя!
— Я выйду замуж и уеду в Феррару, а ты уедешь из Рима и мы больше не увидимся.
— Ты уже выходила замуж, а я уезжал из Рима и все же мы стоим лицом к лицу.
— Ты помнишь занятия в Пизе? Как Рималино запер профессора Деццо?
— Влетело ему.
— А ты нам полчаса читал лекцию о строении женского тела.
— От силы десять минут. И я во многом ошибался.
— Давай вернемся?
— В Пизу? В Рим?
— В то время...
— Я вспорю тебя, как кабана!
— Что ж, начинай! Но я знаю тебя, Чезаре, через час ты утопишься в Тибре от раскаяния, рыдая над моим трупом.
— Ах ты лживая шлюха!
— Я такая, какой ты меня создал, кардинал Борджиа!
— По-твоему, на ди Калабрия нападут снова?
— Что не закончено за ужином, могут завершить за завтраком.
— Кто ваш величайший враг?
— Часы, а ваш?
— А где Алессандро?
— Боишься моего брата?
— Я никого не боюсь. Моим врагом достоин быть лишь я один.
У тебя есть шлем, но не мозги, есть меч, но не руки.
У тебя есть мать, Бриконье? Тогда ты знаешь, за что умрёшь!
— Разве змея вас не укусила?
— Укусила. Но умерла от моего яда.
Мне не нужно место, где я могу укрыться, мне нужна земля под кладбище для моих врагов.
— Нужно полюбить одного человека, прежде чем полюбить другого.
— И кого же?
— Себя.
Бог простит, Борджиа не прощают.
Только тот, кто сам рисковал своей жизнью, на самом деле знает ей цену.
Преданность венецианцев похожа на воду из их каналов: она колеблется с каждой фазой луны.
— Почему Ареццо пал так быстро? Вы лишили горожан их чести, отняли их имущество, а теперь от них же требуете покорности. Это ли не глупость?
— А как бы поступили вы?
— Как римляне. Либо убить всех сильных и способных держать оружие, либо проявлять милосердие даже к самым слабым и осыпать милостью всех без исключения.
— Ты никогда не задумывался о том, почему мы друг друга ненавидим, и все-таки любим? Единственное, что определяет наши отношения, единственная причина, по которой мы враги, и в то же время друзья, потому что ты живешь настоящим, а я — прошлым и будущим. Ты грустишь, ведь на то есть причина именно сейчас, завтра может быть также, а может ты испытаешь нечто иное. Но если я был подавлен вчера, то завтра тоже буду. Хотел бы я жить также, каждый день по-разному, каждый день начинать все сначала.
— Это не грусть, я просто не тот, кем себя провозгласил, разочаровался в себе. Я не Цезарь, не любимец фортуны, ни сын божий. Я ничто.
Невозможно быть всего лишь человеком и подняться над заурядностью.
Мы все безногие солдаты, нуждающиеся в опоре или руке помощи. Но я начинаю верить, что одержим большим духом, чем фортуна. Духом, который соперничает... соперничает с Богом, быть может, это дьявол? Но нет, то что во мне — сильнее одержимости, сильнее зла. Возможно ли превзойти все земное знание? Всю небесную мощь, всю адскую тьму? Живее ли я всех живых на этом свете или просто безумен? И должен ли человек быть безумным, чтобы быть тем, кто он есть и кем может быть?
Стать отцом довольно просто. Гораздо сложнее быть им.
Нам не дано читать в сердцах других людей.
— Мы начинаем новую жизнь, рожденную в старой. Не забывая ее, но оставляя позади. Давай же попрощаемся с нашим прошлым.
— Нет, я не готова.
— Я тоже. Но будущему все равно.
Где бы я ни был, во мне борются чудовище и архангел. Чаще побеждает чудовище...
— Что это за голубь, Чезаре?
— У него двойное предназначение — он и символ, и посланник.
— Символ чего?
— Неиспорченной души.
— И посланник чего?
— Испорченности.