Тяжелее всех битв и походов оказалась эта княжеская обязанность – решать. Решай, потому что ты – князь, а значит, самый мудрый, самый умный и всегда будешь прав. Люди глаза отведут, а вот что тебе ночью совесть скажет?
Человек и сам не знает, что ему под силу, когда придёт беда.
У каждого есть друг среди недругов.
Уже много лет он радовался её радостям и печалился её печалью и постепенно забыл свои.
Ингольв здесь, и Снэульв здесь – в числе викингов, разоривших её город, убивших, может быть, Тормода и превративших в рабыню её саму. Снэульв – один из них. У Загляды не укладывалось это в голове, она не могла причислить к врагам человека, который стал её судьбой, которого она вспоминала с такой любовью. Но память же подсказывала то, с чем нельзя было спорить. Снэульву нужен был вожак, с которым он сможет быстро разбогатеть. А кого грабить, им всё равно. Любовь, ставшая самой большой радостью в жизни Загляды, была убита, как ножом в сердце, одним ударом. Снэульв всё равно что умер для неё – уж лучше бы он умер, лучше бы ей плакать над его могилой и продолжать любить его в своём сердце!
Незнакомый викинг, на дворе у Середы связавший ей руки, сейчас казался ей менее противен, чем Снэульв. Викинг был просто врагом – Снэульв был предателем. Вид его, голос, ещё годня утром любимый, теперь был ей страшен. Она боялась его, как боялась бы вставшего мертвеца.
Те перемены, которые зародились в его душе при виде слёз Саглейд над раненым Тормодом, теперь разрослись и сделали его другим человеком. Год назад он пришёл в Альдейгью сильным среди сильных. Теперь он казался себе слабым, но слабы были и все вокруг, потому что у каждого своё горе или своя вина. Но почему-то Лейву не было стыдно перед собой. И он не жалел обо всём, что с ним случилось.
Из-за всего этого Снэульв был так же несчастен, как и она, и даже больше. Для мужчины и воина запутаться во всех этих противоречиях было гораздо больнее. И он не стал бы так яростно обвинять её во всём, если бы она была ему безразлична.
Он не боялся смерти, но если он погибнет, то Загляда уж верно достанется Лейву. А хорошо ли это будет для неё? В эти мгновения Снэульв сумел подумать о ней, а не о своём оскорбленном самолюбии. И сдержался. Иногда для этого нужно больше смелости и силы духа, чем для самого жестокого поединка.
Не умея заглядывать вперёд, он не думал о возможных опасностях и поэтому казался храбрецом.
Они были заперты в этой тёмной земляной яме, как в ловушке. Загляде было трудно дышать, нестерпимо хотелось на волю, под небо. Любые беды и опасности казались не страшны, лишь бы над головой было вольное небо, а по бокам не смыкались сырые холодные бревенчатые стены. А рассказывают, что иные узники в порубах живут по десяткам лет! Загляде казалось, что она не прожила бы в таком заточении и двух дней, задохнулась бы.
Его спокойный взгляд успокоил и её. Человек с нечистой душой не может так смотреть.
Всякая дорога легка для того, кто очень стремится к её концу.
Зима убивает жизнь на земле, но приходит весна, и всё живое родится вновь. Но трудно было поверить, глядя на пепелища недавно живого города, что и для него наступит когда-нибудь весна.
Оба они страдали от своей ссоры, которая, кажется, становилась всё глубже, но не знали, что с ней поделать.
Не бойся. Я никому ничего не скажу и не трону его. Я не хочу причинять тебе новой печали. Хотя, может быть, со мной ты была бы счастливее даже за морем. Но от судьбы не уйдёшь. У нас говорят: чужая беда может стать и твоей. Я не хочу, чтобы ты плакала, понимаешь?
Поймав взгляд Вышеслава, она поспешно отвернулась. Она замечала, конечно, что нравится ему, и старалась поменьше попадаться ему на глаза. В Вышеславе не было ничего плохого – просто Загляда уже нашла свою судьбу, а чужой ей было не нужно. Она была лишена глупого тщеславия, ей ничуть не льстило, что её любит князь, а было неловко, словно она кого-то обманула.
В глазах Загляды, в румянце на щеках, в каждой чёрточке её лица светилось такое счастье, какого напрасно добивался от неё Вышеслав. И может быть, способность испытывать эту радость, чистую, как блеск солнца на берёзовых ветвях, и делала Загляду краше и милее даже высокородной красавицы и умницы Прекрасы.
Несмотря на всё пережитое вчера, Загляде казалось, что Лейв – хороший человек. Зачем она узнала его в такой страшный день? Зачем он связал ей руки, пусть и помягче, чем Хельги? Зачем нужен этот ужас, война, красные щиты на бортах? Зачем корабельщик и кузнец проклинают своё ремесло?
Он никому не навязывался с наставлениями о своём Боге, но и самого Христа многие начинали больше уважать, видя, что ему служит такой хороший человек.
Ему хотелось самому над собой смеяться, как он раньше смеялся над товарищами, которым случалось терять голову из-за женщины. Асгерд была совсем не похожа на колдунью, но Лейву казалось, что она подменила его душу. Ему вспоминалось, как она плакала над раненым Тормодом, делалось жаль их обоих, и, удивительное дело, на ум приходили мысли, что все остальные пленники, уже увезённые и ещё томившиеся в клетях и сараях, тоже кого-то любили и о ком-то плакали. И себя самого, последнего в роду, Лейву тоже делалось жалко. Почему он должен быть последним? Сын – всегда счастье, как говорил Высокий, даже если не застанет на свете отца. Но где теперь найти девушку, достойную подарить ему жизнь?
Подумать страшно – Тормод мог бы умереть в яме маленьким, и она никогда не увидела бы его, и не играла бы вырезанными им игрушками, и не слушала бы вечерами его пугающих и увлекательных сказаний про Фенрира-Волка и три его цепи, про Тора и змею, такую огромную, что её называют Пояс Земли… И не учил бы он её языку северных людей – «норрена мол», – сначала просто показывая на разные вещи: гребешок – кам, котел – кетиль, нож – книв… А потом, когда она стала понимать, не рассказывал бы стихов, в которых сам Всеотец Один учил людей мудрости. «Вин сином скаль мад вин вера» – «В дружбе нужно быть верным другу»… Целый мир умер бы вместе с ним в той мерзкой полузаснеженной яме, среди закоченевших детских телец…
Ему выпал тот редкий случай, когда отказ от битвы требует гораздо больше мужества. Умереть легко. Труднее жить и делать то, что считаешь верным.
Он знал — теперь он князь, и отвечает за все он. Эта ответственность была для него тяжела: ему было бы легче биться в общем ряду со всеми, повиноваться приказам, а не думать и приказывать самому. Но судьбу не выбирают, будь ты смерд-землепашец или светлый князь из рода Дажьбожьих внуков.
Немного успокоившись, Загляда убеждала себя, что Тормод жив, только ранен, и это удавалось ей легко. Мысль о его гибели была слишком страшной, душа и сознание Загляды не принимали её.
Они назвали меня оборотнем за то, что я сам выбрал себе семью и господина! – с недетской твёрдостью говорил он. – Сам! Выбрал, а не принял тех, что дали боги от рожденья! Я не овца, чтобы стоять в том загоне, куда поставили!
Перед взором её то и дело вставало лицо Снэульва, заслоняя всё иное. Образ его был для Загляды как драгоценный камень, спрятанный в тайниках души и освещавший для неё всё вокруг.
Загляда думала, какие странные девушки в северных странах. Если эта Гюда любила конунга, то зачем ей вся Норэйг? А если нет – то разве земля и подати сделают его лучше? Конечно, в любви богатого конунга больше чести. Но сама Загляда, думая о Вышеславе и Снэульве, о чести и любви, не колебалась в своём выборе.
Вышеслав едва удержался от того, чтобы не сжать голову руками, заткнуть уши, никого не слушать и навсегда забыть обо всём об этом. А он, дурной, ещё мнил, будто хорошо князем быть — знай себе бейся в поле, раздавай добычу да слушай песни на пирах! Ни одна битва ещё не давалась ему так тяжело, как полмесяца княжения. Княжья шапка оказалась тяжелее каменной жертвенной чаши, которую он однажды видел по пути сюда на священном месте чудинов. Вот как с этой чашей на плечах он и прожил эти полмесяца. И врагу своему он не пожелал бы такого. Ой, хоть бы знать теперь, кто ему враг, а кто друг!
Она была похожа на маленького испуганного зайчонка, и этот её крик и ужас вдруг пронзили болью душу Лейва. Новое чувство, которого он никогда прежде не испытывал, – острая жалость к слабому и беспомощному существу – перевернуло его сердце.
Молодому князю было немного неловко оттого, что он не доверяет Оддлейву и не умеет этого скрыть. Прямодушному и правдивому Вышеславу очень тяжела была княжеская обязанность хитрить и скрывать свои чувства. Иной раз он даже жалел, что родился сыном князя, а не простого воина, и жизнь его порой так сложна и запутана, требует читать чужие мысли, угадывать побуждения и принимать решения, которыми кто-то наверняка останется недоволен. Ему больше нравилось, когда все вокруг дружны и согласны, но бывает ли так?
Князь, водивший полки в бой и повелевавший тысячами, не мог приказать только одному – собственному сердцу.
– Иногда я вру, – согласился Маленький Тролль. – Но зато я думаю, прежде чем объявить человека моим другом или врагом. А моим врагам бывает очень плохо, поэтому я думаю особенно хорошо.
Перед своими домами люди всегда бьются отчаянно, любой гончар превращается в берсерка.
Сейчас он почти ненавидел Загляду, но не мог так просто отказаться от неё. Ненависть родилась из той боли, которую она ему причинила, а болит только живое.