Ведь женщины чаще всего точно знают, чего хотят, после первого секса. Все или ничего. Но на самом-то деле знают это уже после первого поцелуя.
Я поняла, что никогда он не будет только моим мужчиной. Иметь его всецело можно только на время.
Потому что для Марты нет любви не вовремя. Не вовремя может быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь.
... А ей так хотелось влюбиться. И быть с ним всегда и не получать от него никаких писем. Потому что писем не пишут, если никогда не расстаются.
Мы так смеялись, что болел живот, или долгие километры соприкасались ладонями. А ты знаешь, что можно испытать оргазм, если гладить ладонь?
Она влюбилась. Вероятно, только химически, но результаты были плачевными.
Ей хотелось только пить и тосковать. А временами ей хотелось ещё и умереть. Лучше всего от приступа воспоминаний.
Засыпала она со слезами на глазах и со слезами просыпалась.
Её друзья видели это. Они не давали ей никаких советов. Потому что были её хорошими друзьями.
<...> можно плакать от печали, оттого что у розы есть шипы, но можно плакать и от радости, что на стеблях с шипами есть розы.
Что в нём такого особенного?
Особенного в нем? Как это что? В нём всё особенное! Уже первые часы его присутствия в моей жизни были особенные.
Когда ты рядом, когда ночью нам вместе тепло, тогда мне на всё плевать. Только тогда, и никогда больше В эти часы я не боюсь смерти, я боюсь лишь одного — что умрёшь ты. Самым важным, важнее любой великой идеи, становится твое дыхание на моей щеке.
Моя дорогая, конечно, он верен мне. Но я все же беспокоюсь: только подумаю, что какая-нибудь курва берет у него в рот и делает не так как ему нравится, то я как нормальная женщина просто в бешенство впадаю.
Это невероятно благотворное чувство для женщины – быть желанной почти по животному и почти беспрерывно.
И мне стало ужасно неприятно. От того, что он знает об отсутствии планов на уикэнд. И также то, что он точно знает, что мои планы – это он. И что я жду его. И что мой телефон ждет его, и мой замок в дверях, и моя постель.
Она тосковала. Тосковала по нему постоянно. Кроме жажды и она испытывала только одно: тоску. Ни холода, ни жары, ни голода. Только тоску и жажду. Ей нужны были только вода и одиночество. Только в одиночестве она могла погрузиться так, как ей хотелось.
Когда была она, мне не нужно было никакого Бога.
Я внезапно почувствовала, что очень хочу быть больной. Сперва быть смертельно больной, а потом где-нибудь зарыться. Так, чтобы никто и никогда меня не нашел. Взять своего любимого плюшевого лося, прижаться к нему и зарыться на самом пустом дачном участке за городом.
Особенно легко на самоубийства идут, когда боль жизни убивает радость жизни.
Когда плачешь, сердце сокращается и расширяется иначе.
Когда наберется несколько «никогда», то ещё одно уже не производит никакого впечатления.
Особенное в нём также и то, что он меня постоянно хочет.
Когда он выбирал не те пальцы, я чувствовала во влагалище его обручальное кольцо. Каждая буква, выгравированная на обручальном кольце, была словно рвущая мою плоть металлическая колючка.
У них (тридцатилетних) была нормальная, умеренная эрекция, но они были слишком начитанными. Они начитались инструкций по обслуживанию клитора, знали всё о вступительной игре и окситоцине и воспринимали меня как домашний кинотеатр. Нажми здесь, поверни ручку там, держи две вжатые кнопки минимум пять секунд – и получишь наилучшее качество изображения и наилучший звук. Но это не действовало. Женщины всё-таки не шкафы из «ИКЕИ», которые можно смонтировать по инструкции.
Молодые – это преимущественно гормониты. Целиком на тестостероне и адреналине. Они не знали точно, что делают, но делали это всю ночь. Хлопоты с эрекцией заключались в том, что она вновь возникала у них через пятнадцать минут. Для меня из этого ничего не следовало, им же казалось, что за это полагается медаль. Утром они, гордые, как гладиаторы, уходили домой, а у меня лицо было натерто их двухдневной щетиной и болело влагалище от их адреналина.
Сексуальность является одним из всеобщих, дешёвых и простейших способов испытать сильные чувства. И потому её так легко переоценить. И потому, наверное, столько мужчин возвращаются домой к обеду, а за чувством идут к проститутке.
Через четыре месяца начинаются проблемы со «сниженным фактором желания собственной жены»
То, какое огромное значение мы, женщины, придаем всякого рода годовщинам, одновременно вызывает тревогу и смех. Годовщина встречи, первого поцелуя, обручения, свадьбы и первой ссоры. Горе тем мужчинам, которые забывают об этих датах. Их ждут упреки и дни молчания. Самые трусливые стараются записывать важные даты в ежедневники, а чтобы не забыть о них, завязывают узелки на носовых платках. О чем это я хотел не забыть?
Даже сон не приносил отдыха. Она не тосковала, потому что, когда спишь, не тоскуешь.
Я не могу заснуть в поезде, не могу заснуть перед телевизором. Не могла бы заснуть ни в чьих объятиях. Не могу заснуть без Якоба.
Он знает, отныне и навсегда, что женщина — это боль. Сначала — от татуировки на руке, а потом — от воспоминания.
Она была именно той женщиной, которую искал Яцек. Потому что считал, что страдающие женщины привязываются к человеку быстрее, крепче и надолго.
У рыбаков много общего с литераторами. Так же часто, как прозаики, они становятся алкоголиками и так же часто, как поэты, самоубийцами.
Марта использовала свой интеллект главным образом для того, чтобы переживать эмоции.
В доме престарелых внуков нет, но всегда можно поругаться хотя бы со стариком из тринадцатого номера, и вот уже не чувствуешь себя таким одиноким.
Борьба притворной нормальности с безумием.
Он любит женщин, чтобы ощущать радость, глядя на них, когда они счастливы. И это, наверное, так крепко привязывает меня к нему.
Измена – это тогда, когда хочется немедленно рассказать что-то важное вместо жены другой женщине... Чтобы изменить, не надо вообще выходить из дому, потому что для этого достаточно иметь телефон или выход в интернет.
Если бы он была мужем её матери, то уже давным-давно ушла бы от неё. Не выдержала бы такого холода. Потому что её мать способна быть холодной, как жидкий азот.
Когда ты здесь, то дни летят, как зернышки мака из дырявого ведра. А потом ты уезжаешь, и мне начинает казаться, что кто-то мало того что заткнул это ведро, так еще приходит тайно по ночам и подсыпает в него мак.
... Вы хотите уподобиться серой мыши — гермафродиту. Вы просто хотите сделаться незначительной, маленькой, несущественной. Какое отчаяние толкает вас к тому, чтобы перестать быть женщиной? Я не знаю, какое, но знаю, что ни один мужчина, даже тот, который умер, не хотел бы этого. Потому что вы слишком красивы.