Лучшее, что можно создать в соавторстве — это дети.
Афоризм — это результат флирта мысли со словом.
Будущее может и не стать настоящим. Настоящее сразу становится прошлым. Лишь прошлое — настоящее.
Утюг — женский эталон настоящего мужчины: горяч, гладит и пьёт только воду.
Юмор, как и женский стан, должен быть тонким, но не плоским.
Анонимность — это увеличительное стекло как для плохого, так и для хорошего, ведь в то время как анонимно сделанное зло более гнусно, анонимно сделанное добро более прекрасно.
Сапёрам непонятны две вещи: как можно учиться на своих ошибках и почему говорят, что жизнь пройти — не поле перейти.
Гидрометцентр — место, где ошибки погоду не делают.
Память — загадочная штука: я играю вслепую одновременно с тремя шахматистами, легко воспроизвожу партии двадцатилетней давности, но никак не могу запомнить номер своего мобильного телефона.
Влюблённость — это омолаживающий крем для души.
Когда еда — беда, отказ от обеда — победа.
Когда я изучаю тонкости ферзевого эндшпиля, шахматы — это наука; когда восхищаюсь красивой комбинацией — искусство; а когда обостряю позицию в надвигающемся цейтноте соперника — спорт.
Успех — это вершина небоскрёба, в котором наверх движешься по крутой лестнице, а вниз — на скоростном лифте.
Я тридцать лет занимаюсь шахматами и тридцать дней пишу афоризмы. Google, Яндекс и другие поисковики считают, что я писатель афоризмов, который немного умеет играть в шахматы. Это триумф или фиаско?
Краеугольными камнями успеха одних часто становятся камни преткновения других.
Лишь вначале жизнь мужчины — игра и фуагра. Дальше обычно — подагра и виагра.
Увидев в меню поросёнка с хреном, осторожный клиент спросил: «Хрен — это овощ или эвфемизм?»
Он хорошо усваивал языки. Говяжьи.
Прочитав слова «шах» и «мат» наоборот, я понял, почему шахматы так популярны в Армении.
Разбилась рюмка — к счастью; разбилось счастье — к рюмке.
Шахматный талант специфичен: мало, чтобы в темечко поцеловал бог, необходимо, чтобы это сделала и богиня Каисса.
Женское платье — целая философия: чем меньше в нём материи, тем больше захватывает дух.
Некоторые шахматисты перестают здороваться с соперником после проигрыша, некоторые — после выигрыша. Первые гораздо симпатичнее.
Высшее образование само по себе ничего не значит: рога — это тоже высшее образование.
Совесть — это когда на пляже ищешь туалетную кабинку.
Каждый раз, когда я беру в руки пешку и двигаю её на одну клетку вперёд, меня начинает мучить совесть: а тем ли я делом занимаюсь при росте 190 см и весе 100 кг?
Раньше я считал, что шахматы — это занятие для творческих людей с высоко развитым чувством прекрасного. Это заблуждение. Современные компьютеры легко расправляются с человеком, и у них нет горящих глаз и одухотворённого лица. Лишь: он туда, я — сюда, он туда, я — сюда.
Горы воротить — не ворота городить.
Плинтус глядел на паркет свысока.
Трое вызывают недоверие: курящий врач, смеющийся священник и причёсанный шахматист.
Только режиссёры любят шахматы, не зная их правил. Иначе перевёрнутых на девяносто градусов досок в фильмах было бы меньше.
Без фигур шахматы оставались бы сложной интеллектуальной игрой, но без пешек они превратились бы в «чапаевцы».
Однажды мне сказали, что я хорошо играю в плохих позициях. Это был самый честный и самый ценный комплимент, которого я удостаивался.
Дети в шахматных школах более утончённые, и учителям на стул кнопки не подкладывают. Вместо этого они используют слонов или королей.
Возможно, для кого-то мат является нецензурной бранью, но для шахматистов — это хлеб насущный.
Сейчас многие переходят из шахмат в покер. Безумцы! Там не фигуры с доски смахивают, там канделябрами бьют.
Научиться отличать цейтнот от цугцванга легко. Сложнее — не попадать в них.
Лучше увидеть детский мат, чем услышать взрослый.
Если некто назвался шахматистом, и при этом аккуратно причёсан, не дёргает ногами и внятно разговаривает, — он самозванец.
Только великих шахматистов бьют по голове доской. Неудачники бьются об неё сами.