Человек — это не то, что сделало из него время, а что сделал из себя он сам.
Судьба, как ракета, летит по параболе
Обычно — во мраке и реже — по радуге.
Можно и не быть поэтом,
Но нельзя терпеть, пойми,
Как кричит полоска света,
Прищемленная дверьми!
Не заводите вторых профессий, второй страсти, второй семьи. Ночью вы будете путать имена.
Поглядишь, как несметно
разрастается зло —
слава богу, мы смертны,
не увидим всего.
Поглядишь, как несмелы
табуны васильков —
слава богу, мы смертны,
не испортим всего.
Ты меня на рассвете разбудишь,
проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь.
Ты меня никогда не увидишь.
Заслонивши тебя от простуды,
я подумаю: «Боже всевышний!
Я тебя никогда не забуду.
Я тебя никогда не увижу».
Эту воду в мурашках запруды,
это Адмиралтейство и Биржу
я уже никогда не забуду
и уже никогда не увижу.
Ты все причесываешься в ванной,
все причесываешься.
Свежайшие батоны стали черствыми,
все розы распустившиеся свянули,
устали толкователи Евангелья,
насытились все властью облеченные,
отмучились на муки обреченные,
все тайны мироздания — при чем они?
Ты с вечностью ведешь соревнование.
Ты все причесываешься.
Четвертый час заждался на диване я,
Чесать пора отсюда, я подчеркиваю,
но ты, как говорится,
не почесываешься,
ты драишь косы щеткою по-черному.
Под ноль тебя обрею! Ноль внимания.
Ты все причесываешься.
Люблю я эту дачу деревянную,
жить бы да жить и чувствовать отчетливо,
что рядом ты, душа обетованная,
что все причесываешься!...
Я тебя разлюблю и забуду,
Когда в пятницу будет среда,
Когда вырастут розы повсюду,
Голубые, как яйца дрозда.
Когда мышь прокричит «кукареку».
Когда дом постоит на трубе,
Когда съест колбаса человека
И когда я женюсь на тебе.
Память не закопать.
Любят похороны в России,
поминают, когда мы мертвы,
забывая, пока живые.
Страсть к убийству, как страсть к зачатию,
ослепленная и зловещая,
она нынче вопит: зайчатины!
Завтра взвоет о человечине...
Духовной жаждою томим,
несмотря на паспортные данные -
не читайте! не завидуйте! -
я гражданин
страны страдания.
Ни в паству не гожусь, ни в пастухи,
другие пусть пасут или пасутся.
Я лучше напишу тебе стихи.
Они спасут тебя.
Так поэзия и движется.
Вам шипится, а мне — пишется.
Врубите Высоцкого в полную силу
Без всякого цоколя в небо России!
Я последний поэт России.
Не затем, что вымер поэт -
все поэты остались в силе.
Просто этой России нет.
Успеть бы свой выполнить жребий,
хотя бы десятое спеть,
забвенное слово «свобода»
по-русски осмыслить успеть.
Не мысля толпе на потребу,
но именно потому,
успеть бы свой выполнить жребий -
народу помочь своему.
Жаль, что проходит «на ура»
стихов давнишних часть.
Они написаны вчера,
вчера — то есть сейчас.
Я их писал на злобу дня,
писал я, осерчав.
Клянут меня, клеймят меня -
вчера, как и сейчас.
Они застыли в злобу лет.
К чертям бы им пора!
Конца их преступленьям нет
сейчас, как и вчера.
Стих и неплох, но не дай бог,
что персонаж пера
вдруг станет «злобою эпох»
и завтра, как вчера.
Скажу, вырываясь из тисков стишка,
тем горлом, которым дышу и пою:
«Да здравствует Научно-техническая,
перерастающая в духовную!»
Обольстительная сеть,
золотая ненасыть.
Было нечего надеть.
стало — некуда носить.
Так поэт, затосковав,
Ходит праздно на проспект.
Было слов не отыскать,
стало не для кого спеть.
Две школы — женская, мужская.
Две школы — проза и стихи.
Зачем их разлучать? Не знаю.
Я пел хоралы и хиты.
Классификатор скрупулезный,
поди попробуй разними -
стихами были или прозой
поэтом прожитые дни.
Оправдываться — не обязательно.
Не дуйся, мы не пара обезьян.
Твой разум не поймет — что объяснять ему?
Душа ж всё знает — что ей объяснять?
Пусть наше дело давно труба,
пускай прошли вы по нашим трупам,
пускай вы живы, нас истребя,
вы были — трупы, мы были — трубы!
Среди исторической немоты
какой божественною остудой
в нас прорыдала труба Судьбы!
Вы были — трусы, мы были — трубы.
Мы летим вперед,
а глядим назад.
Какой раньше рай!
Какой раньше ад!
Мой родной народ,
оглянись вперед!
Разве вынесешь за скобки
эти толпы с их судьбой?
Небоскребы. небоскребы,
а я маленький такой...
Я забыл, какие у тебя волосы,
я забыл, какое твоё дыханье,
подари мне прощенье,
коли виновен,
а простивши — опять одари виною…
Не мигают, слезятся от ветра
безнадежные карие вишни.
Возвращаться — плохая примета.
Я тебя никогда не увижу.
В чем великие джинсы повинны?
В вечном споре низов и верхов -
тела нижняя половина
торжествует над ложью умов.
Мерзнет девочка в автомате,
Прячет в зябкое пальтецо
Все в слезах и губной помаде
Перемазанное лицо.
Дышит в худенькие ладошки.
Пальцы — льдышки. В ушах — сережки.
Ей обратно одной, одной
Вдоль по улочке ледяной.
Первый лед. Это в первый раз.
Первый лед телефонных фраз.
Мерзлый след на щеках блестит -
Первый лед от людских обид.
С первого по тринадцатое
нашего января
сами собой набираются
старые номера.
С первого по тринадцатое
пропасть между времен
вытри рюмашки насухо
выключи телефон.
Только в России празднуют
эти двенадцать дней.
Может будет год нелегким?
Будет в нем погод нелетных?
Не грусти — не пропадем.
Образуется потом.
Над Академией,
осатанев,
грехопадением
падает снег.
Ты чувствуешь, как расправляетсялицо, уставшее от fucking?
так утром снова распрямляются
дождём побитые фиалки.
Нет прошлой любви, нет последней любви, есть настоящая.
Оправдываться — не обязательно.
Не дуйся, мы не пара обезьян.
Твой разум не поймет — что объяснять ему?Душа ж всё знает — что ей объяснять?
Мы все забудем, все с тобой забудем,
когда с аэродрома улетим
из города, где ресторан «Распутин»,
в край, где живет Распутин Валентин. В углу один, покинутый оравой,
людское одиночество корит:
«Завидую тебе, орел двуглавый,
тебе всегда есть с кем поговорить».
Но чист её высокий свет,
Отважный и божественный.
Религий — нет, знамений — нет.
Есть Женщина!..