— Нет! Вы не сможете! Вы не посмеете убить меня второй раз!
— Анна де Бейль, леди Кларик, Шарлотта Баксон, баронесса Шеффилд, графиня де Ла Фер, леди Винтер... Видите — вас так много, а меня так мало! Вы можете не сомневаться, что я убью вас...
Вы сделали то, что вы должны были сделать, Д'Артаньян. Но может быть, вы сделали ошибку.
— Это королева. Она ходит как угодно.
— Кому угодно?
— Тому, кто играет.
Господа, мы тупеем на этой войне!
Для Атоса это слишком много, а для графа де ла Фер — слишком мало.
Тысяча чертей, сударь! Не вам учить меня манерам, предупреждаю вас!
— Я не сказала «да», милорд...
— Вы не сказали «нет»...
— Стены монастыря… Воздух монастыря!... Меня всегда сюда тянуло.
— Тянуло, конечно, монастырь-то женский!
А ну-ка идите своей дорогой, господа! Это лучшее, что вам следует сделать!
— Клянусь честью, мне не по душе эта дурацкая война в которой французы собственно убивают и калечат французов. А собственно говоря, из-за чего? Из-за чего? Почему я должен убивать этих еретиков-гугенотов все преступление которых состоит только в том, что они поют по-французски псалмы, которые мы поем по-латыни, а? Надоело все, домой хочу, все.
— Итак, вы предпочитаете драке домашний уют? Уж не постарели ли вы, милый Портос?
— Нет, я просто поумнел.
Ад воскресил Вас, ад дал Вам другое имя, ад почти до неузнаваемости изменил Ваше лицо, но не смыл ни грязи с Вашей души, ни клейма с Вашего тела.
Опять скрипит потертое седло
И ветер холодит былую рану.
Куда вас сударь к черту занесло?
Неужто вам покой не по карману?
Пора пора порадуемся на своем веку.
Красавице и кубку, счастливому клинку.
Пока пока покачивая перьями на шляпах
Судьбе не раз шепнем: мерси боку.
Один за всех и все за одного!
— А сколько у нас мушкетов?
— Четыре!
— А сколько шпаг?
— Четыре!
— А сколько нас? Атос?
— Я!
— Портос?
— Я!
— Арамис?
— Я!
— И Д'Артаньян! Один за всех и все за одного!
Нет такого народа, которого бы я не мог бы посадить в Бастилию.
Когда твой друг в крови,
Будь рядом до конца.
Но другом не зови,
Ни труса, ни лжеца.
И мы горды, и враг наш горд.
Рука, забудь о лени.
Посмотрим, кто у чьих ботфорт
В конце концов согнёт свои колени.
<...>
Противник пал. Беднягу жаль...
Но наглецы несносны.
Недолго спрятать в ножны сталь,
Но гордый нрав, ей-ей, не спрячешь в ножны.
За корсажем этой женщины — все тайны Лувра!
Лучший способ не выдать тайны, это вообще её не знать.
Сударь, я очень люблю людей вашего склада, и, думаю, мне приятно будет впоследствии беседовать с вами, если, конечно, я не убью вас сегодня.
Я вам прощу измену королевству,
Но не потерплю измены королю!
Век честных рыцарей прошел. Известно, что порой мир гордых женщин окружен бессовестной игрой.
Имеющий уши не услышит, имеющий глаза не увидит.
Нужны Парижу деньги, се ля ви,
А рыцари ему нужны тем паче.
Но что такое рыцарь без любви?
И что такое рыцарь без удачи?
Та встреча не чета простой удаче,
Была любовь, и было все иначе!
Мне не нужны академии! Любой гасконец с детства академик!
В любви каждый старается для себя.
Благословляю вас в дорогу.
Вослед врагам всегда найдутся и друзья.
Деритесь там, где это можно, слава Богу.
И уж, конечно, там деритесь, где нельзя.
— Ну а деньги?
— Деньги есть! Триста кардинальских пистолей.
— Это только на дорогу туда, а обратно?
— Могу вас успокоить, обратно мы вернемся не все.
Я всё понял! Это заговор. Франция в опасности. Я спасу Францию!
Первая часть Марлезонского балета!
<...>
Вторая часть Марлезонского балета!
— Я не могу допустить, чтобы мои поступки имели вид, будто я продался вам.
— Ну и что, что продался? Вы затем и приехали в Париж, чтобы подороже продать свою шпагу, верную руку, изворотливый ум.
— Все так, но это было несколько раньше. А теперь у меня появились друзья.
— Мы счастливы, потому что мы вместе.
— А это немало!
— Да, это очень много, дорогой Д’Артаньян. Может быть, это дороже всего, что есть на свете.
Когда неверность вашу обнаружим,
И Англию и вас накажем в тот же час!
Пока еще не быть рогатым мужем во власти короля!
Вот так вот! Вуаля!
Что ж, граф не муж и не вдовец — обоих в омут и конец...
— А деньги?
— Деньги есть! Триста кардинальских пистолей.
— Это только на дорогу туда, а обратно?
— Могу вас успокоить, обратно мы вернемся не все.
Д'Артаньян, эта дорога ведет к дому Бонасье, Лондон левее.
Кардинал был влюблен
В госпожу Д' Эгильон.
Повезло и ему...
Откопать шампиньон.
Ли-лон ли-ла, ли-лон ли-ла,
Ли-лон ли-ла ли-лер.
— А мы, в свою очередь, чтобы Ваше Преосвященство не счел нас трусами и дезертирами, отпразднуем это событие, позавтракав на виду и всех, у вас и у неприятеля, в бастионе Сен-Жерве и продержимся там ровно час, минута в минуту, как бы враг не старался нас выбить оттуда.
— Это самоубийство.
— Нас убьют, это точно, если только мы пойдем туда.
— Это так, но нас еще вернее убьют, если мы не пойдем туда.
Увы, мой, друг, теперь нас только двое.
Но тоже в нас стремленье роковое.Девиз наш «Все за одного»,
Лишь в этом наш успех.
Кто же он, этот замечательный и остроумный автор, неуловимый настолько, что его нельзя посадить в Бастилию? <...> Запомните, Рошфор, для меня нет ничего невозможного.