Я привык жить без сердца. Меня так просто не убьешь.
Мир изменился. А я и не заметил, забившись в свою тесную, уютную, надёжную скорлупу.
Трудно воевать, когда не на что купить патроны...
— Когда просишь чуда, надо быть готовым в него поверить. А то проглядишь.
— Надо еще и уметь отличать чудеса от фокусов...
Быть честным — худший способ соблазнить девушку. Но я устал врать.
— Вы сейчас соврали? <...>
— Какая разница? <...>
— Главное — делать это уверенно. <...>Тогда заметят только профессионалы.
Музыка — самое мимолетное, самое эфемерное искусство. Она существует ровно столько, сколько звучит инструмент, а потом в одно мгновение исчезает без следа. Но ничто не заражает людей так быстро, как музыка, ничто не ранит так глубоко и не заживает так медленно. Мелодия, которая тебя тронула, остается с тобой навсегда. Это экстракт красоты. Я думал, им можно лечить уродство души…
Я не верю, что плохих людей больше, чем хороших. Я не верю в то, что мы слабее. Я не верю, что каждый желает каждому зла. Да, можно привести сколько угодно примеров против. Убийцы, психопаты, дегенераты, просто хамы, эгоисты и подлецы. Полно их в мире. Но всё равно они в меньшинстве — иначе мир давно превратился бы в окровавленную мясорубку.
— <...> Глупо играть ради денег.
— А ради чего ты тогда играешь?
— Ради музыки. <...> Ради людей. Даже нет, не так. Ради того, что музыка делает с людьми.
«А у вас есть семья?»
«Да. Моя подруга проститутка, у нас маленькая горная хижина в борделе. Заходите, она сварит прекасный кофе. У нас всегда чистенько и уютно, даже после землетрясения!»
Никогда не поверю, что бог создал женщину из ребра Адама. Нет, как и мужчину — из глины, только совсем другого сорта. Уж очень разные причины мы находим для гнева.
— ... Всего пять лет прошло — а сколько забыто?
— Ничего не забыто. Погребено под более новой информацией, но по-прежнему живо.
— Одно и то же, дайвер, суть не меняется.
— Я не сова, — сказал я. — Не сова и не жаворонок. Таких зверей и не сыскать, как я сплю.
Любому поступку можно найти самое гнусное и самое благородное истолкование.
— Вы жестоки, — говорю я.
— Да. Когда мне кажется, что симпатичный молодой человек начинает сходить с ума, я бываю жестока.
— Именно я могу прятаться вечно, — говорит Тёмный Дайвер. — В отличие от тебя.
Улыбаюсь, глядя на него. Нечисть боится улыбки больше, чем креста и святой воды. Все подлости делаются с серьёзным лицом. Вся мерзость происходит от того, что кто-то испугался улыбки. Не важно, своей или чужой.
Цепных псов регулярно отпускают побегать, но лишь в пределах крепкой ограды.
Так у кого больше свободы — у болонки, гуляющей на поводке с хозяином, или у волкодава, что носится всё ночь по двору, опьянённый свободой и метящий доски забора?
Приятно смотреть на всё сверху вниз. Приятно видеть дождь через стекло.
Приятно быть бесстрастным свидетелем.
— Жаркий ветер на щеке, вкус земляники на губах, звезды в небе, касание тёплой воды... Лето... Оно уходит так быстро, что не успеваешь крикнуть «постой!» И кажется, долго кажется, что оно ещё здесь. В кончиках пальцев — память, память о лете. Дрожью, судорогой, головой вскинутой навстречу дождю, тихим смехом и случайной улыбкой — лето... Всё-таки лето. Тебе говорят, что оно уже ушло, но ты ищешь его следы, бежишь, опаздываешь, не успеваешь... Но всё-таки лето. И ты идёшь по его тающим следам... два часа в машине, три часа на самолёте, немного пешком — поехали! Куда — не знаю. Приедем. Всё ради лета. Маленького-премаленького. Робкого кусочка отставшего лета. А больше и не надо, иначе умрёшь от тепла... Лето...
— Чингиз... — тихо сказал я. Он не слышал. Он догонял своё лето.
- Дайте мне мой кусочек лета... А он и так со мной. Навсегда. Моё лето. Какое было, какое есть, какое будет. Лето навсегда! Я ведь помню, как оно уходит. Как жёлтое солнце плавится в алый закат. Как ветер начинает пахнуть снегом. Я улыбался ветру. Я просил его: «Подожди!» Чуть-чуть! Оставь мне немножко лета! А ветер видел таких, как я, не раз. Пока было тепло — он не спорил со мной. Но стало холодно, и ветер прошептал: «Лето кончилось». Я поверил не сразу. Но лето кончилось. Пошёл дождь. Холодный, унылый, серый. <...>
За нашей спиной раздался всхлип. Я обернулся.
Падла стоял у стены и утирал слёзы грязным носовым платком.
- Чингиз... — Он трубно высморкался. — Чингиз, спой ещё разок про лето? А? Я не всё запомнил. Как там... «малиной во рту», «я буду долго гнать велосипед»...
- Сволочь ты бессердечная, — огрызнулся Чингиз. — Бессердечная и неромантичная.
— Я? Я за папиросой спустился. А ты её уже скурил. Но я тебе всё прощу, Чингиз. Ты только ещё про лето... Слушай, а про весну так же можешь?
- Не могу. Весна — это промежуток между зимой и летом, она не самодостаточна.
Алкоголь — как способ познания мира.
Пьяницы бывают «бедовые» — это те, что пьют от жизненных испытаний. Положим — жена ушла, или с работы выгнали, или апофегей: сначала с работы выгнали, а потом и жена... Еще есть «стахановцы» — это у которых и жена, и любовница, и куча бизнесов и нищей родни, и никто не хочет оставить в покое. Те снимают стресс, бедняги. Ну, дальше — «цеховики», — что пьют «за компанию». Потом «сплинеры» — это от слова английского — сплин. Те потребляют от обилия свободного времени, например скучающие домохозяйки. Или маменькины-папенькины сынки... Ну и всякие «удальцы», которым выпить, как с бабой лечь, — для доказательства собственной состоятельности, как мужика, я имею в виду.
Пьяницы бывают «бедовые» — это те, что пьют от жизненных испытаний. Положим — жена ушла, или с работы выгнали, или апофегей: сначала с работы выгнали, а потом и жена... Еще есть «стахановцы» — это у которых и жена, и любовница, и куча бизнесов и нищей родни, и никто не хочет оставить в покое. Те снимают стресс, бедняги. Ну, дальше — «цеховики», — что пьют «за компанию». Потом «сплинеры» — это от слова английского — сплин. Те потребляют от обилия свободного времени, например скучающие домохозяйки. Или маменькины-папенькины сынки... Ну и всякие «удальцы», которым выпить, как с бабой лечь, — для доказательства собственной состоятельности, как мужика, я имею в виду.