Самое гадкое состояние — ожидать, не имея возможности ничего сделать.
А в детстве всё по-другому. И драки кончаются лишь слезами, и краски чище и ярче, и любовь может быть только одной и навсегда...
Я не падаю. Я так летаю.
Каждый летает, как умеет.
Никогда не возвращайся по своим следам. Там ждут лишь тени.
Никогда не делай необратимого. Одно слово «ненавижу» не искупит десять слов «люблю».
…Некоторые враги могут быть таким же предметом гордости, как и друзья.
Мир изменился. А я и не заметил, забившись в свою тесную, уютную, надёжную скорлупу.
Трудно воевать, когда не на что купить патроны...
Я не верю, что плохих людей больше, чем хороших. Я не верю в то, что мы слабее. Я не верю, что каждый желает каждому зла. Да, можно привести сколько угодно примеров против. Убийцы, психопаты, дегенераты, просто хамы, эгоисты и подлецы. Полно их в мире. Но всё равно они в меньшинстве — иначе мир давно превратился бы в окровавленную мясорубку.
Любовь — это огонь. Стоит закрыться от мира наглухо, остаться один на один — ты и не заметишь, как пламя сожрёт кислород и задохнётся.
Лепи добро из зла в своё удовольствие, но не смей забывать что положено в начало.
Между прочим, каждый ошибается! А если никогда не давать возможности исправить ошибки, то они так и останутся неисправленными, и ошибшийся человек будет этими ошибками жить.
— Я не сова, — сказал я. — Не сова и не жаворонок. Таких зверей и не сыскать, как я сплю.
Враги есть у всех. Без этого скучно жить.
Вся информация мира — это сплетни. Если умеешь их слушать, то можно научиться и вычленять истину.
Любой поступок, безразлично, чем он был вызван, тянет за собой целую цепочку следствий. А вот каких, зависит совсем не от самого поступка, только от отношения к тебе.
Любому поступку можно найти самое гнусное и самое благородное истолкование.
— Именно я могу прятаться вечно, — говорит Тёмный Дайвер. — В отличие от тебя.
Улыбаюсь, глядя на него. Нечисть боится улыбки больше, чем креста и святой воды. Все подлости делаются с серьёзным лицом. Вся мерзость происходит от того, что кто-то испугался улыбки. Не важно, своей или чужой.
Цепных псов регулярно отпускают побегать, но лишь в пределах крепкой ограды.
Так у кого больше свободы — у болонки, гуляющей на поводке с хозяином, или у волкодава, что носится всё ночь по двору, опьянённый свободой и метящий доски забора?
Приятно смотреть на всё сверху вниз. Приятно видеть дождь через стекло.
Приятно быть бесстрастным свидетелем.
— Жаркий ветер на щеке, вкус земляники на губах, звезды в небе, касание тёплой воды... Лето... Оно уходит так быстро, что не успеваешь крикнуть «постой!» И кажется, долго кажется, что оно ещё здесь. В кончиках пальцев — память, память о лете. Дрожью, судорогой, головой вскинутой навстречу дождю, тихим смехом и случайной улыбкой — лето... Всё-таки лето. Тебе говорят, что оно уже ушло, но ты ищешь его следы, бежишь, опаздываешь, не успеваешь... Но всё-таки лето. И ты идёшь по его тающим следам... два часа в машине, три часа на самолёте, немного пешком — поехали! Куда — не знаю. Приедем. Всё ради лета. Маленького-премаленького. Робкого кусочка отставшего лета. А больше и не надо, иначе умрёшь от тепла... Лето...
— Чингиз... — тихо сказал я. Он не слышал. Он догонял своё лето.
- Дайте мне мой кусочек лета... А он и так со мной. Навсегда. Моё лето. Какое было, какое есть, какое будет. Лето навсегда! Я ведь помню, как оно уходит. Как жёлтое солнце плавится в алый закат. Как ветер начинает пахнуть снегом. Я улыбался ветру. Я просил его: «Подожди!» Чуть-чуть! Оставь мне немножко лета! А ветер видел таких, как я, не раз. Пока было тепло — он не спорил со мной. Но стало холодно, и ветер прошептал: «Лето кончилось». Я поверил не сразу. Но лето кончилось. Пошёл дождь. Холодный, унылый, серый. <...>
За нашей спиной раздался всхлип. Я обернулся.
Падла стоял у стены и утирал слёзы грязным носовым платком.
- Чингиз... — Он трубно высморкался. — Чингиз, спой ещё разок про лето? А? Я не всё запомнил. Как там... «малиной во рту», «я буду долго гнать велосипед»...
- Сволочь ты бессердечная, — огрызнулся Чингиз. — Бессердечная и неромантичная.
— Я? Я за папиросой спустился. А ты её уже скурил. Но я тебе всё прощу, Чингиз. Ты только ещё про лето... Слушай, а про весну так же можешь?
- Не могу. Весна — это промежуток между зимой и летом, она не самодостаточна.
Погибать за идею — красиво. Но стоит ли эта идея жизни?