Для чего тебе огонь — сварить ужин или сжечь целый город?
Печальные мысли — как туман. Взошло солнце — и они рассеялись.
Сегодня — только один из многих, многих дней, которые ещё впереди.
Но, может быть, все эти будущие дни зависят от того, что ты сделаешь сегодня.
— Такие, как я, никого не боятся, — ответил Ансельмо. — И у таких, как я, не бывает лошадей.
— Такие, как ты, долго не живут.
— Такие, как я, живут до самого дня своей смерти, — сказал Ансельмо.
Раньше у нас была религия и прочие глупости. А теперь надо, чтобы у каждого был кто-нибудь, с кем можно поговорить по душам, потому что отвага отвагой, а одиночество свое всё-таки чувствуешь.
– А бога нет?
– Нет, друг. Конечно, нет. Если б он был, разве он допустил бы то, что я видел своими глазами?
Но пока что в жизни ты можешь рассчитывать только на сегодня и завтра, сегодня и завтра, и так будет и дальше (надеюсь), и поэтому используй то время, которое у тебя есть, и будь благодарен.
Чтобы воевать — достаточно не быть дураком. Но чтобы выиграть войну — нужен дар и средства.
И если для меня не существует того, что называется очень долго, или до конца дней, или на веки вечные, а есть только сейчас, что ж, значит, надо ценить то, что сейчас, и я этим счастлив.
Хорошо бы сейчас опять очутиться у себя дома и чтобы война кончилась. Но у тебя больше нет дома. Сначала надо выиграть войну, раньше этого домой не вернешься.
Я люблю тебя так, как я люблю все, за что мы боремся. Я люблю тебя так, как я люблю свободу, и человеческое достоинство, и право каждого работать и не голодать. Я люблю тебя, как я люблю Мадрид, который мы защищаем, и как я люблю всех моих товарищей, которые погибли в этой войне.
Некрасиво плачет, весь дергается. Мужчины всегда так, точно у них какой-то зверь сидит внутри и трясет их.
Подчиняться власти легче, чем воевать с ней.
Людям, с которыми работаешь вместе, нужно доверять до конца или совсем не доверять.
Мы знаем только, что мы ничего не знаем. Мы ничего не знаем о том, что с нами случается по ночам.
Но умному человеку иной раз приходится выпить, чтобы не так скучно было с дураками.
Разве громкие слова делают убийство более оправданным? Разве от этих громких слов оно становится более приятным делом?
В этой войне много бестолочи... В этой войне деваться некуда от глупости.
Пока я голодал, я научился гораздо лучше понимать Сезанна и по-настоящему постиг, как он создавал свои пейзажи. Я часто спрашивал себя, не голодал ли и он, когда работал. Но решил, что он, наверно, просто забывал поесть. Такие не слишком здравые мысли-открытия приходят в голову от бессонницы или недоедания. Позднее я решил, что Сезанн все-таки испытывал голод, но другой.
Каждый должен делать, что может, и делать так, чтоб это было правильно.
Интересно, можно ли учиться до бесконечности, или человек способен усвоить только то, что ему положено?
Пусть даже это наступление окончится неудачей, что ж, другое будет удачным.
Надо уж очень быть занятым самим собой, чтобы пойти на такую вещь.
А я люблю такой запах, как вот сейчас. Такой, и еще запах свежескошенного клевера и примятой полыни, когда едешь за стадом, запах дыма от поленьев и горящей осенней листвы. Так пахнет, должно быть, тоска по родине — запах дыма, встающего над кучами листьев, которые сжигают осенью на улицах в Миссуле.