Как я уже говорил, свобода — это иллюзия. Каждый раз, когда мы говорим, будто у нас есть выбор, это значит, мы попросту не видим дуло ружья, направленное нам в пупок.
Я ничего не знаю о любви, и мне никогда не узнать. Это не ужасная потеря, однако серьезно затрудняет понимание попсовой музыки.
Почему-то во всем, что связано с семьей, мне приходится выбирать между невозможным и неприятным.
Надежда всегда умирает тяжело.
Меня размазало между памятью и сном, и я не могу сказать, что из них привлекательнее.
У некоторых просто нет ощущения Добра и Зла. Они такими родились.
... Ведь во сне все мы сумасшедшие, не так ли? Что такое, в конце концов, сон, если не процесс, посредством которого мы сваливаем свое безумие в темную яму подсознания, а потом выходим с другой стороны, готовые позавтракать овсянкой, а не детьми соседа?
Если на свете и существует средство от страданий, так это упорная работа, особенно бесполезная.
Жизнь тяжела и нестабильна, и иногда хватает даже маленькой победы.
Обратиться к психиатру? Совершенно исключено: я напугаю беднягу до смерти, и он, может статься, сочтет своим профессиональным долгом запереть меня куда-нибудь. Конечно, я не смог бы оспорить мудрость такого решения. Но если я теряю контроль над собственным разумом, который мною же и построен, это полностью моя проблема; и первая часть проблемы в том, что невозможно быть уверенным на все сто.
Мало что в этом мире способно поставить меня в тупик так, как женские слезы. Я понимаю, что обязан что-то сделать, как-то успокоить плачущую даму, сокрушить всякого дракона, вызвавшего этот приступ слез… И в то же время по своему довольно ограниченному опыту общения с женщинами я знаю, что их слезы всегда не вовремя и всегда вызваны совершенно не тем, чем кажется, и, следовательно, способов обращения с ними совсем мало, и все они удивительно глупые, вроде поглаживания по голове и успокоительного бормотания «тише, тише» в надежде, что рано или поздно она сама расскажет, в чем дело.
Природа полна чудес, не правда ли?
Думаю, люди с возрастом начинают понимать вещи иначе. Вопрос не в том, что становишься мягче или начинаешь видеть вещи не черно-белыми, а серыми. Я правда думаю, что понимаю вещи иначе. Лучше.
Мы нередко переживаем события, в которых не видим никакого смысла, словно какой-то всемогущий режиссер вырезал нас из привычной киноленты нашей повседневной жизни и наугад перенес в фильм совершенно иного жанра, повествующий о другом времени или о другой стране, а иногда действие разворачивается даже в мультфильме. Ты оглядываешься и понимаешь: язык тебе незнаком, а происходящее никак не связано с твоими представлениями о реальности.
Иногда приходится жертвовать остроумной репликой ради высшей цели...
Всем нам время от времени приходится жертвовать маленькими радостями, чтобы достичь больших целей...
Порой два человеческих существа способны вести беседу, при том что один или даже оба участника понятия не имеют, о чем речь.
... Чем меньше он говорил, тем меньше интереса к его рассказам мне приходилось изображать и лицевые мышцы не напрягались.
Для того, чтобы разговаривать с истеричными людьми (равно как и для большинства обычных ситуаций межличностного общения), не требуется особенной эмпатии. Все дело в технике, ведь это ремесло, а не искусство...
Мы не всегда можем делать то, что считаем нужным. Когда не остается ничего иного, ты должен ждать, какую бы… тягу… ты при этом ни испытывал.
Большие сборища обычно заставляют меня радоваться, что я не подвержен многим человеческим слабостям.
Я барахтался в этом разъедающем душу, пожирающем время, более чем человеческом чувстве — вине.
Надежда на доброту незнакомцев — весьма зыбкая вещь, надежда на помощь семьи зачастую оборачивается еще худшими последствиями...
«Справедливость» — относительно недавняя и глупая концепция. В жизни нет никакой справедливости, не может быть никакой справедливости, не стоит даже и рассчитывать на какую-то справедливость, поэтому-то люди и изобрели эту концепцию, пытаясь выровнять игровое поле.
В жизни нет никакой справедливости. «Справедливость» — грязное слово, и я был бы вам очень благодарен, если бы вы не использовали его в моем присутствии.
Я улыбнулся ей своей улыбкой счастливой акулы.
Люди меняются, разве я сам не менялся прямо на глазах? Я уже обзавелся эмоциями и настоящей улыбкой, так что все возможно.
Люди всегда продолжают докучать, когда ты хочешь побыть один и тихонько предаться отчаянию.
Совесть мужчины не способна ужиться с бесчестьем.
Каждый способен добиться расположения, если только не брезговать лукавством, если все время говорить тупые, банальные, вызывающие тошноту слова, те, которые обычно человеку не дает произносить совесть.
Половина полицейской работы в том, чтобы правильно задать вопрос.
Одного взгляда на цвет лица юного джентльмена достаточно, чтобы убедиться, что он употребил внутрь холодную пиццу, картофельные чипсы и литр пепси. Все это разрушает внешность, придавая человеку вид бессодержательной враждебности.
— Тебе, Декстер, предстоит долгий путь, а у меня осталось совсем немного времени.
— Да, знаю.
— Вот именно это я и имею в виду. Ты должен был бы сказать: «Не беспокойся, у тебя много времени».
— Но это же не так.
— Да, времени у меня действительно нет. Но люди притворяются, чтобы я чувствовал себя лучше.
— И ты стал бы чувствовать себя лучше?
— Нет, однако поведение людей нельзя объяснить чистой логикой.
Самки человека одержимы всем, что связано со свадьбами, даже не с их собственными. А если уж речь идет об их свадьбах, то эта мысль приобретает значение идеи фикс и преследует везде и всюду, днем и ночью.
Вероятно, считать своего ребенка потрясающим — это разновидность эгоизма: мне никогда не нравились другие младенцы. Но даже если я и был эгоистом, сейчас меня это устраивало.
Я всегда предпочитал думать мозгами, а не расположенными к югу от них покрытыми складками частями тела. Неужели люди не видят, как они бродят на подгибающихся ногах вокруг да около, распускают слюни и впадают в полный идиотизм ради того, что даже животные хотят закончить как можно быстрее, дабы заняться более полезными делами.
Я научился аккуратно одеваться, улыбаться и чистить зубы. Став безукоризненным эрзац-человеком, я научился говорить глупейшие, лишенные смысла фразы, которые человеческие существа произносят с утра до вечера.
Казалось, что я медленно распадаюсь по краям, переплавляясь в свой вымышленный образ. Скоро наступит день, когда резиновая маска счастья полностью срастется с моим подлинным лицом, и я окончательно стану тем, кем притворялся.
Такая жестокость позволяла задать вопрос: является ли наша Вселенная действительно хорошим местом?
Даже у чудовищ есть предел терпения.