Мы редко думаем о том, что имеем, но всегда беспокоимся о том, чего у нас нет.
Истинный характер человека сказывается именно в мелочах, когда он перестает следить за собой.
Примириться с человеком и возобновить с ним прерванные отношения — это слабость, в которой придется раскаяться, когда он при первом же случае сделает то же самое, что стало причиной разрыва.
Человек — единственное животное, которое причиняет другим боль, не имея при этом никакой другой цели.
То, что есть в человеке, несомненно важнее того, что есть у человека.
Умные не столько ищут одиночества, сколько избегают создаваемой дураками суеты.
Посредственность озабочена тем, как бы убить время, а талант — как бы время использовать.
(Средний человек озабочен тем, как бы ему убить время, человек же талантливый стремится его использовать.)
Между гением и безумным то сходство, что оба живут совершенно в другом мире, чем все остальные люди.
Каждое общество прежде всего требует взаимного приспособления и принижения, а потому, чем оно больше, тем пошлее. Каждый человек может быть вполне самим собою только пока он одинок. Стало быть, кто не любит одиночества — не любит также и свободы, ибо человек бывает свободен лишь тогда, когда он один. Принуждение есть нераздельный спутник каждого общества; каждое общество требует жертв, которые оказываются тем тяжелее, чем значительнее собственная личность.
Счастье — это чувство свободы от боли.
Tалантливый человек думает быстрее и правильнее других, гениальный же человек видит другой мир, чем все остальные.
Всегда сохраняется возможность, что на справедливый и добрый поступок оказал влияние какой-нибудь эгоистический мотив.
Тот, кто придает большую ценность людскому мнению, оказывает людям слишком много чести.
(Кто придает большое значение мнению людей, делает им слишком много чести.)
Мы теряем три четверти себя, чтобы быть похожим на других людей.
Без женщины наша жизнь была бы: в начале — беззащитна, в середине — без удовольствия, в конце — без утешения.
Не говори своему другу того, что не должен знать твой враг.
Когда люди вступают в тесное общение между собой, то их поведение напоминает дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь. Им холодно, они прижимаются друг к другу, но чем сильнее они это делают, тем больнее они колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли уколов разойтись, они вновь сближаются из-за холода, и так — все ночи напролет.
Девять десятых нашего счастья основано на здоровье. Отсюда вывод тот, что величайшей глупостью было бы жертвовать своим здоровьем ради чего бы то ни было: ради богатства, карьеры, образования, славы, не говоря уже о чувственных и мимолетных наслаждениях; вернее, всем этим стоит пожертвовать ради здоровья.
Общительность людей основана не на любви к обществу, а на страхе перед одиночеством.
Одиночество есть жребий всех выдающихся умов.
В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле.
Иметь в себе самом столько содержания, чтобы не нуждаться в обществе, есть уже потому большое счастье, что почти все наши страдания истекают из общества, и спокойствие духа, составляющее после здоровья самый существенный элемент нашего счастья, в каждом обществе подвергаются опасности, а потому и невозможно без известной меры одиночества.
Если подозреваешь кого-либо во лжи – притворись, что веришь ему, тогда он лжет грубее и попадается. Если же в его словах проскользнула истина, которую он хотел бы скрыть, – притворись не верящим; он выскажет и остальную часть истины.
Никого так ловко не обманываем мы и не обходим лестью, как самих себя.
Если подозрваешь кого-либо во лжи — притворись, что веришь ему; тогда он лжет грубее и попадается.
То, что людьми принято называть судьбою, является, в сущности, лишь совокупностью учиненных ими глупостей.
(То, что люди зовут судьбой, — это по большей части глупости, совершённые ими самими.)
Судьба тасует карты, а мы играем.
Мир — это госпиталь неизлечимых больных.
Мир во всех отношениях, безусловно, плох: эстетически он похож на карикатуру, интеллектуально — на сумасшедший дом, в нравственном отношении — на мошеннический притон, а в целом — на тюрьму.
Если бы каждому из нас воочию показать те ужасные страдания и муки, которым во всякое время подвержена вся наша жизнь, то нас объял бы трепет, и если провести самого закоренелого оптимиста по больницам, лазаретам и камерам хирургических истязаний, по тюрьмам, застенкам, логовищам невольников, через поля битвы и места казни; если открыть перед ним все темные обители нищеты, в которых она прячется от взоров холодного любопытства, то в конце концов и он, наверное, понял бы, что это за лучший из возможных миров.
Вера и знание — это две чаши весов: чем выше одна, тем ниже другая.
(Вера – это то, что лежит на одной чаше весов, при том что на второй всегда лежит разум.)
Если произошло какое-либо несчастье, которого уже нельзя поправить, то отнюдь не следует допускать мысли о том, что всё могло бы быть иначе, а тем паче о том, как можно было бы его предотвратить: такие думы делают наши страдания невыносимыми, а нас — самоистязателями.
Не будь на свете книг, я давно пришел бы в отчаяние.
Нет лучшего средства для освежения ума, как чтение древних классиков; стоит взять какого-нибудь из них в руки, хотя на полчаса, — сейчас же чувствуешь себя освеженным, облегченным и очищенным, поднятым и укрепленным, — как будто бы освежился купаньем в чистом источнике.
Красота — это открытое рекомендательное письмо, заранее завоёвывающее сердце.
(Красота подобна открытому рекомендательному письму – оно мгновенно располагает наше сердце в пользу того, кто его предъявляет.)
... за то, что один испытал наслаждение, другой должен жить, страдать и умереть.
Eсли хoчешь пoдчинить себе все, пoдчини себя рaзуму.
Первая заповедь женской чести заключается в том, чтобы не вступать во внебрачное сожительство с мужчинами, дабы каждый мужчина вынуждался к браку, как к капитуляции.
Многие живут преимущественно настоящим, это — люди легкомысленные; другие — будущим, это — люди боязливые и беспокойные. Редко кто соблюдает должную меру.
Одержимый желаниями и стремлениями человек обречен на страдания...