... Музыка — это искусство. Самое эфемерное из всех, какие создал человек. Она и существует только в момент исполнения, а потом исчезает. Можно прослушать ещё раз, но это будет другое. Если хочешь знать моё мнение, музыка — это символ времени.
Красиво говорить о любви может тот, в ком эта любовь ушла в воспоминания, — убедительно говорить о любви может тот, в ком она всколыхнула чувственность, и вовсе молчать о любви должен тот, кому она поразила сердце.
Нет никакого смысла жизни. Ну как может быть смысл у того, что тебе, не спросив, дали и, не сказав, отберут.
Главный секрет хорошего фокуса — заставить смотреть в другую сторону.
Я понимал, что влюбленность — это такое чувство, которое должно все время расти, все время двигаться, что для своего движения оно должно получать толчки подобно детскому обручу, который, как только теряет силу движения и приостанавливается, так тотчас и падает. Я понимал, что счастливы те влюбленные, которые, в силу враждебных им людей или неудачливых событий, лишаются возможности часто и подолгу встречаться. Я завидовал им, ибо понимал, что влюбленность их растет за счет тех препятствий, которые возникают между ними.
Испанцы всегда поют о тоскующей страсти, а русские о страстной тоске.
— Я вспоминаю тот день, когда я тонула. Ты фактически вытащил меня из бездны царства мертвых... Ты ведь и сам мог утонуть тогда!
— Как бы там ни было, это уже не важно. Мы живы, но мы всё еще потенциальные мертвецы. Все и каждый!
— Спасибо тебе! Я жива благодаря только тебе!
— Ты благодаришь меня за то, что я оставил слово «потенциальный» у слова «мертвец»? Такие жизнерадостные всегда меня умиляли!
— Во всем надо уметь видеть что-нибудь хорошее.
— Даже в трупах?
— А в трупах вообще хорошего больше, чем в живых, — выдал Вадим. — В наш безумный век некоторые мертвые гораздо умнее живых и могут поведать намного больше всяких непутевых умников, только мнящих себя таковыми на словах, а на деле — форменные глупцы. А трупы? Трупы всегда гарантированно молчат, не говорят тебе гадостей и оскорблений, не устраивают истерик, их не надо уговаривать, они не корыстны и не тщеславны, не жмутся и не ломаются, набивая себе цену, которой не стоят, им не нужны норковые шубы и бриллианты, а твоя зарплата им вообще до фонаря. Прекрасные ребята, одним словом.
— Часы остановились. И время тоже.
— Ну, не расстраивайся так.
— Смотришь на них и знаешь, что будет дальше — через полчаса кончится занятие; через два обед; летом солнце садится в десять. Смотришь и чувствуешь уверенность. Они не обманут.
— Антон, ты не боишься того, что этот проект будет последним для нас?
— Нет, а ты? — я закуриваю, — боишься?
— Боюсь, — честно отвечает он, — не так сильно, как испугался бы год назад, но боюсь.
— Не бойся, — усмехаюсь я, — в крайнем случае, тайгу посмотрим. Говорят, там места красивые. Ты был в тайге?
— Не-а, — Вадим сплёвывает через плечо.
— Во как, — говорит стоящий у меня за спиной Вадим, — выходит дело, он уже в курсе?
— Сдаётся мне, он с самого начала в курсе, — я рву записку.
— Это как? — Вадим чешет затылок.
— А так. Потому что те, кто нас любят, смотрят нам вслед, — я кидаю порванную записку в пепельницу и поджигаю, — причём постоянно. Ведь рок-н-ролл мёртв...
— ... а мы ещё нет, — резюмирует Вадим.
– Ладно, ты прав, он не врет, – тут же поменял свое мнение Вадим. – Идиоты врать не умеют.
– Раз ты мой проводник, иди впереди – так, чтобы я тебя постоянно видел. И только посмей что-нибудь выкинуть!
– Приказ имеет обратную силу? – вежливо уточнил Дэн.
– Э?
– Я фантик от конфеты по дороге выкинул. Вернуться подобрать?
– Уютненько тут у тебя. Прям по-домашнему.
– Точно, такой же бардак.
Подслушивать под дверью неинформативно, мало ли о ком могла идти речь!
— Что может интеллигентный человек испытывать к этой стране, кроме брезгливости?!
— А я что-то не заметила брезгливости в ваших репортажах о преимуществах социалистического образа жизни...
— Это потому что между строк читать не научились!
— Ну а если здесь вам так тошно, вы-то почему до сих пор не на Елисейских полях?
— Они уже распаханы. Опоздал. 46 в ноябре. Все-таки Елисейские поля надо возделывать когда тебе 20-ть!
И образ девы столь прекрасен,
Что постыдились той весной цвести сады.
Пусть сталь застыла в моих жилах,
Пусть закалилось твердость рук.
Но сердце — загрубеть не в силах,
Пусть о любви стучит: тук, тук.
— Значит у нас пять заказов, ни отчего отказаться нельзя. Все заказы от Олег Иваныча.
— Вадик, я вот далека от политики, и то знаю, что нашего президента зовут не Олег Иванович, поэтому ото всех остальных мы можем отказываться.
— А вы знаете, мне кажется, Олег должен быть с вами в кадре. Потому что наш зритель — он любит таких.
— Натуралов?
— Придурков.