Счастливые часов не наблюдают.
Шёл в комнату, попал в другую.
Не помню ничего, не докучайте мне.
Воспоминания! Как острый нож оне.
Конечно, нет в нем этого ума,
Что гений для иных, а для иных чума.
— Да он в тебя влюбился! Ты что, не можешь допустить, что в тебя можно просто влюбиться? Наш возраст сейчас в большой моде, это я тебе ответственно заявляю! <...> Ну позволь себе хотя бы раз в жизни красивую, короткую, ни к чему не обязывающую связь.
— Ты что, Ира! Нет, нет, нет, нет... Об этом не может быть даже речи! Нет, нет! Нет, я вообще не очень понимаю, что это за отношения, когда никто никому ничем не обязан. Нет! Это исключено!
— Вот и живи, живи со своим партизаном в своей землянке. Вот так пройдёт жизнь и никогда не узнаешь, что на свете есть настоящая любовь, настоящая страсть!
Он слова умного не выговорил сроду, -
Мне всё равно, что за него, что в воду.
Пошлемте к доктору, пренебрегать не должно.
— Не могла ли бы ты меньше курить в машине?
— Да.
— Кури меньше в машине.
— Да?
— Ты понимаешь, что я тебя прошу не курить в машине?
— Да.
— Ты — жираф?
— Да.
Случалось ли, чтоб вы смеясь? Или в печали?
Ошибкою? Добро о ком-нибудь сказали?
Хоть не теперь, а в детстве, может быть.
— А почему ты сейчас подумала о ней?
— А потому что мне очень хорошо! Мне хочется, чтобы всем было хорошо. Мне хочется помочь всем, кому я могу помочь.
— Соня, я буду ревновать тебя к твоей тете! Надеюсь, она у тебя одна?
— Да.
— Ух, гора с плеч...
— Но у меня есть еще дядя и три двоюродных брата.
— Оо, нет, это удар!
— А как насчет двух племянниц?!
— Нет. Вот это уже слишком... [накрывает ее своим телом, и заключает в своих объятиях] Соня, сейчас я погашу твою искру человеколюбия. Соня, ты должна любить только меня! Меня одного!
— Что может интеллигентный человек испытывать к этой стране, кроме брезгливости?!
— А я что-то не заметила брезгливости в ваших репортажах о преимуществах социалистического образа жизни...
— Это потому что между строк читать не научились!
— Ну а если здесь вам так тошно, вы-то почему до сих пор не на Елисейских полях?
— Они уже распаханы. Опоздал. 46 в ноябре. Все-таки Елисейские поля надо возделывать когда тебе 20-ть!
Я не знаю, кто такой раб тела! Я не знаю! Нет! Я знаю, Соня! Я раб! Я раб твоего тела, Соня!
— Соня, вы такие хорошие люди, почему вы так плохо живете?
— Ну, так может, потому, что мы такие хорошие...
— Ты шутишь?! Нет. У вас плохая система. У вас плохие руководители.
— ... Ты слишком мало прожил у нас, чтобы делать какие-то выводы.
— Ничего. Потерпишь!
— Не могу терпеть... Больно очень.
— Все терпят, и ты терпи. Раз больно, значит — живая!
— Соня, это русский казус! У вас в магазине ничего нельзя покупать. У вас пустыня! Но когда ты делаешь визит, на столе есть все. Прилавок пустой, холодильник полный! У нас — все наоборот. Ты приходишь в супермаркет, глаза разбегаются. А потом, когда ты идешь на ужин — приватные друзья — ты садишься за стол, и на столе... [показывает пальцами чуть-чуть].
— [смеется] Андрюша, ты сгущаешь краски!
— [мотает головой] .. Канапе, потом тебе дают аперитив [показывает пальцами чуть-чуть]. И все! Вот и все наше французское гостеприимство.
— Эту мазь мне дала очень старенькая бабушка Лиза. Народное средство — лучшее средство от простуды!
— Сейчас как намажешь меня, я как превращусь в ведьму... Будешь знать!
— И улетишь от меня на метле... А самогон, Витек сказал, нужно принимать во внутрь.
— Да? Ну хорошо. Дай мне попробовать.
— Нет. Я уже попробовал. Ты мне нужна живая!
Папа, ты никогда не входил в мою комнату без стука, даже когда я была совсем маленькой девочкой. Что ж ты сейчас открываешь в неё дверь, можно сказать, ногой? Мне кажется, эта история касается только меня...
— Воспитана была моя мама на классике и поэтому она меня назвала сразу в честь двух Сонь.
— Один момент, я пробую угадать. Первое — Достоевский, Сонечка Мармеладова.
— Ух ты! Какой же ты у меня начитанный!
— Ля Сорбонн!
— А, Сорбонна.
— А вторая?
— А вторая — Дядя Ваня.
— Че-хов. Сейчас я вспомню... «Мы увидим небо в алмазах и мы отдохнём».
— Отдохнём. А я когда выросла сказала, ну как ты могла меня назвать в честь двух таких героинь? Одна из них — падшая женщина, а другая — такая некрасивая и старая дева. А мама мне сказала, что я ничего не понимаю, что они умели любить, они умели жертвовать собой.
— Красота какая. <...> Боже мой, да откуда же? Ты что, в Париж слетал?
— Почему? Нет, купил здесь, в магазине.
— Как?
— Ну, за валюту, конечно.
— А, ну да, конечно... За наши деньги такое не купишь.
— Ой, кретин, я кретин. Я тебе показывал, что вы бедные, что вы ничего этого не можете купить.
— Нет, ну что ты? Нет, ты очень щедрый.
— Нет, Соня, ты пойми, это не главное. Это всё — не главное. Это красивая упаковка и всё. Вы не можете это купить и вы счастливые люди.
— Да уж.
— Нет, ты не понимаешь. Вы не рабы! Вы не рабы денег. Вы можете не думать о них. Вы можете думать про главное. Любовь, душа, Бог, мироздание... У нас там все разговоры только про деньги. Общество потребления. Купить, купить, купить.
— А у нас — достать, достать, достать, достать. Да я понимаю, Андрюшенька, это, конечно, не главное. Только тогда, когда оно есть, а когда его нет, почему-то кажется, что это самое важное.