Одиночество — это ещё не самое скверное в дни испытаний; самое скверное — сидеть сложа руки.
Чувства гибнут, когда швыряешься ими на ветер.
Надо ли определять для себя, что такое Бог? Я считаю, не надо. С меня хватает сознания того, что в нас живет инстинктивная тяга к совершенству, которую, надеюсь мы будем ощущать и на смертном одре; какое-то чувство чести, запрещающее опускать руки и отчаиваться. Вот и все, что у меня есть, но, пожалуй, мне большего и не нужно.
От единственных детей ждут слишком многого. Пока переделаешь всё, чего от тебя ждут, успеешь умереть.
Можно издеваться над прежним временем, и, конечно, наше время таит больше соблазнов, но что-то простое и честное ушло из жизни безвозвратно. Люди добиваются своего всеми правдами и неправдами, не желают больше ждать, когда удача сама придет к ним в руки. Все так спешат нажиться или прожиться! Деньги — во что бы то ни стало! Каких только не продают теперь шарлатанских средств, каких только книг не печатают, махнув рукой на правду и на приличия. А рекламы! Боже милостивый!
Ничто так не помогает пренебрегать обществом, как любовь.
Когда люди знают слишком много, это сбивает их с толку.
Знаешь, мне кажется, он напрасно бил этих людей. Застрелить — еще куда ни шло, но бить — это так прозаично, и потом, он ведь не железный герцог.
Молодость замечает старость только при резких переменах.
Бывают люди, которые никогда не взрослеют — такие не имеют права совершать поступки. Всякий поступок ведет к каким-то последствиям, но детям нет дела до последствий.
Никаких компромиссов, никакой неуверенности – не бродить по жизни, раздумывая, в чем её смысл и стоит ли вообще существовать, — нет, просто жить — ради того, чтобы жить!
У любви нет возраста, нет предела, нет смерти.
Она никогда не спрашивала, где он бывает, с кем встречается. Но иногда она задавала себе вопрос: любит ли он её так, как любил раньше? Такая ли его любовь, как её — страстная, обожающая, заботливая, самоотверженная, отдающая себя целиком? Но в душе она требовала взамен такой же любви — ибо как может гордая женщина любить человека, который её не любит?
Характер — не такая уж плохая вещь для ангела!
Такова уж была ее натура: она способна была пассивно терпеть, пока что-то в ней не сломается, а после этого — конец!
У каждого человека преклонного возраста мысль о самоубийстве хоть раз, а возникала где-то в преддверии души, останавливалась на пороге, и только какая-нибудь случайность, или смутный страх, или последняя надежда не позволяли ей переступить его.
Государство — то же дерево: можно за ним ухаживать, но нельзя выкапывать его из земли, чтобы осмотреть корни.
Быть может, небо на самом деле — это поросший белыми цветами луг; и там гуляет Бог и срывает звезды...
У каждого из нас внутри нечто вроде метронома — такой поразительный, самодействующий инструмент, самый тонкий механизм на свете. Люди зовут его совестью; он определяет ритм нашего сердца.
Красивые мужчины всегда эгоисты.
Видимо, в человеке живет сознание долга перед самим собой, и оно-то не позволяет ему ни отступать, ни сгибаться.
Комфорт губит способность действовать.
Человек всегда совершает ошибку, когда выходит из себя.
Правда, какое-то раздражение по отношению к Гартону давало себя знать, но это так часто бывает, когда пробудешь с человеком три дня подряд.
У добрых христиан есть только один недостаток: они вовсе не христиане!
Идеалиста не найдёшь там, где даже воздух нежен и всё приятно взору (он рождается там, где человек сам должен создавать для себя красоту и покой); поборника закона и порядка не найдёшь среди тех, чьи предки тысячелетиями ни днём, ни ночью не сводили глаз с моря-моря, таящего в себе обещание неведомого, этого вечно изменчивого пленника собственных страстей. Ведь человек немногим отличается от животного...
— Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь стану таким, Атена?
— Брак творит чудеса.
— Благодарю.
Война перевернула все вверх дном. Женщины совершенно отбились от рук.
Любовь! Не приближайся ко мне!
Настоящий англичанин никогда не бывает ангелом! Но теперь нет настоящих англичан!
Прежде чем укрощать других людей, следует укротить себя.
Если стараться проломить стену головой, у головы нет никаких шансов выдержать.
— Ты, значит, считаешь, что я строже большинства людей, скажем, девяти из десяти?
— Только на практике.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Видишь ли, ты провозглашаешь принципы свободы, но на практике применяешь принципы самовластия.
По-видимому, никогда нельзя знать, что у тебя самого творится в голове.
Правда часто бывает чудовищной!