— Первый, глупый поросёночек хрю-хрю-хрю...
— Реви, я сказал, чтоб они нам не мешали, а не играть с ними.
— Датч. Они видишь, какие спокойные и даже не дышат.
— Я должен отвести мистера Пумбу не на казнь, а на женитьбу.
— А есть разница?..
На первой ступени эшафота смерть срывает маску, которую человек носил всю жизнь, и тогда показывается его истинное лицо.
В его мыслях о близких не было сентиментальности — он сурово подводил итоги своей жизни, начиная понимать, как сильно любил в действительности тех людей, которых больше всего ненавидел.
— Вы против смертного приговора?
— Да, смертный приговор индикатор эволюции общества.
— А если бы это затронуло вашу жену?
— Если бы её убили? Что бы я сделал?
— В своём случае, всё усложняется.
— Конечно. Если бы я мог добраться до убийцы, я бы наверняка прикончил его.
— То есть Вы, губернатор, вынесли бы ему смертный приговор?
— Нет, я бы совершил преступление, за которое отправился бы в тюрьму.
— Так почему бы не позволить обществу казнить его?
— Потому что оно должно быть лучше индивидуума.
Виселица — самое эффективное лекарство от болезней общества.
Один раз он высказался в защиту смертной казни. Указал, что на любом общенациональном референдуме за смертную казнь высказалось бы абсолютное большинство населения. А против выступил бы только элитарный слой общества, вроде читателей книжного обозрения, которому и удалось кое-где отменить смертную казнь. Он заявлял, что это деяние — заговор власть имущих. Он заявлял, что это государственная политика — выдать преступникам и беднякам лицензию на грабеж, нападение, изнасилование и убийство среднего класса. Что именно так государство позволяет своим гражданам, стоящим на нижних ступеньках социально-экономической лестницы, стравливать пар и не превращаться в революционеров. В высших государственных эшелонах подсчитали, что для общества это меньшая цена. Элита живет в безопасных районах, посылает детей в частные школы, нанимает частных охранников, а потому может не опасаться мести обманутого пролетариата. Он высмеивал либералов, утверждающих, что человеческая жизнь священна и государственная политика смертной казни является нарушением права человека на жизнь. Мы — те же животные, писал он, и относиться к нам надо, как к слонам, которых в Индии казнили, если те убивали людей. Он полагал, что слон в гораздо большей степени достоин снисхождения, чем наркоманы-убийцы, которым на пять-шесть лет обеспечивали комфортные тюремные условия, прежде чем выпускали на улицы, чтобы они вновь убивали средний класс. <...> И делал вывод, что такие жесткие меры, искоренив преступность и защитив собственность, привели к созданию политически активного рабочего класса и установлению социализма. Одним своим предложением Озано особенно разъярил читателей: «Мы не знаем, является ли смертная казнь эффективным средством устрашения, но мы можем утверждать, что казненный человек больше убивать не будет».
— Я не сумасшедший.
— Досадно. Если тебя признают вменяемым, попадешь в заведение похуже этого.
— Что может быть хуже?
— Жалеешь, что у тебя нет стула? Подумай о том, к которому тебя привяжут.
— Значит, клятва принца кровь ничего не стоит? Я поверил его слову, а он отправляет меня на эшафот.
— Не следует доверять великим мира сего, господин маркиз, они играют нашими жизнями.
А закон к смертникам беспощаден: малейшее нарушение — и смертная казнь. На месте. Иначе нельзя, такое уж время, когда милосердие оборачивается жестокостью и только в жестокости заключено истинное милосердие. Закон беспощаден, но мудр.
Человека казнят за совершённые злодеяния, а не за те, которые он, возможно, совершит в будущем.
Оказывается, очередной смертник пытался покончить жизнь самоубийством и находился в очень тяжелом состоянии. Были приняты все меры, чтобы спасти его жизнь и потом повесить по всем правилам.
— Командор, позвольте, я протестую! Пират или нет, но он спас мне жизнь.
— Одного доброго дела недостаточно, чтобы искупить все его злодеяния!
— Но достаточно, чтобы казнить.
Если мне бы сказали, что за это меня завтра казнят — я всё равно бы на неё смотрел.
Скажите всем и каждому, что еще до заката у нас будет свадьба! Или повешение. В любом случае — повеселимся!