Лучше жить с психопаткой, которая разобьет тебе сердце, чем сидеть дома и ругаться на телевизор.
– Бог все очень плохо устроил. Бэбики должны смеяться, приходя в этот мир.
— А зачем мне писать Богу?
— Тебе будет не так одиноко.
— Не так одиноко с кем-то, кого не существует?
По какому такому праву человек считает, что может делать все, что захочет, под тем лишь предлогом, что ему 2 года?
Если бы я интересовался, о чем думают всякие болваны, у меня не хватило бы времени на то, о чем думают умные люди.
В ту ночь, лежа на кровати, я изобрел специальную дренажную систему, которая одним концом будет подведена под каждую подушку в Нью-Йорке, а другим соединена с резервуаром. Где бы люди ни плакали перед сном, слезы всегда будут стекать в одно место, а утром метеоролог сообщит, возрос или опустился уровень воды в резервуаре слез, и всем будет ясно, сколько гирь у ньюйоркцев на сердце.
Ты должен любить свою женщину, ту, которая рядом, она этого заслуживает, если не хочешь, чтобы ее полюбил кто-нибудь другой. Женщина словно татуировка. Ее замечают: одни критикуют, другие любуются. А где она будет у тебя красоваться: на руках, на шее, на груди или ниже, зависит от щедрости твоей души и фантазии разума. Только помни, что если ты захочешь с ней расстаться, шрам в любом случае останется на сердце, если не у тебя, так у нее.
Прежде чем изменять любимой женщине, надо помнить, что она всегда сможет сделать это изящней. Знаешь, что самое печальное в ее измене? Что ты никогда не сможешь простить.
Я тебя ненавижу, скажет ему мой взгляд.
Я тебя ненавижу, скажет мне его.
Только Бог имеет право разбудить меня.
– Бабушка Роза, а сколько вам лет?
– Оскар, малыш, ты что, можешь запомнить тринадцатизначное число?
Лучше расставаться на вершине страсти, а не ждать неминуемого спада.
То, что мужчина неверен, — не порок, а врожденная особенность, которая заложена в ДНК любого самца человеческой расы с древнейших времен. Это как уши или нос. С этим ничего не поделаешь. Ты как компьютер, запрограммированный на неверность. Только вместо железа — мышцы и кости. Разница только в том, что не все умеют этим пользоваться: кому-то не представился случай, у кого-то нет времени, у кого-то денег. Но только теперь из-за этих ДНК тебе придется поспать на раскладушке. И кто знает, возможно, на ней и останешься.
Клер позвонила! Клер позвонила! Клер позвонила! Я уже совсем дошел до ручки, как баба какая-то. Мне удалось притвориться равнодушным.
Не ваша вина, если вам приходится сообщать людям скверные вести, рассказывать про все эти болезни с латинскими названиями и про то, что это неизлечимо. Вы не можете приказывать природе. Вы всего лишь занимаетесь ремонтом.
Моя болезнь — это часть меня. Им не следует менять свое поведение из-за того, что я болен. Неужто они могут любить меня, лишь когда я здоров?
— Почему Бог допускает, чтобы люди болели? Он злой? Или просто у него недостаточно сил?
— Оскар, болезнь — она как смерть. Это данность, это не наказание.
— Сразу видно, что вы ничем не больны!
Так что люби такой, какая она есть, ни в коем случае не пытайся изменить женщину, этим ты подтолкнешь ее к измене.
В каждом человеке спрятан садист. Быстрее всего он выходит наружу, когда кто-то всецело зависит от вас.
— Мы с отцом не были близки. В последние два месяца жизни он писал письма кузенам, партнерам, людям, которых я никогда не знал. Он писал о том, что мечтал свершить, но не успел, и о поступках, которые мог бы не совершать. Он рассказывал им все, что не рассказывал мне. А ведь я хотел все это знать.
— Вас обнять?
— Обойдусь, спасибо.
— Вам может помочь только Белый Кролик. И очень скоро — жду его завтра в 11:30.
— Утра? Надо же, как у вас рано начинаются «безумные ночи».
— Вечером эти господа сидят дома, самое ходовое время 14:00.
Иногда раны, которые болят сильнее всего, нельзя быстро излечить...
Так, все! Я тут главный! Зуб выпадет — новый не растет, пока не скажу лады! Чихнёшь — нос не вытирать, пока не скажу лады! И не говорить лады, пока не скажу лады!